Форум при королевском дворе

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Любимые моменты

Сообщений 61 страница 84 из 84

61

О, дальше еще лучше :wub:
От удара она ломает мизинец на руке. Работать не может, он предлагает ей работу, приглашает на собеседование в ресторан, где она узнает, что работать ей предстоит - проституткой. Он представляет ее толстому немцу, ее первому клиенту. B)
Но в последний момент передумывает и сам встает на место немца. fin
Незабываемая ночь, после которой она сбегает, а он вскоре находит, она травмирует вторую руку, он переезжает к ней...
В общем это лучшая малышка, которую я читала. И перечитывала раза 3. :wub:

0

62

Хы, мне эта малышка тоже нравится, только у меня она под номером 214, авторством Сьюзен Нэпьер и названием "Любовница жениха", а ГГ зовут Джейн Шервуд и Райан Блэр....

0

63

Серьезно? Но в ВЛЮБЛЕННОМ ГРЕШНИКЕ совсем другие имена... dn

0

64

Я на 100% уверена, что у каждого есть такие моменты в книгах, которые просто невозможно забыть, которые вспоминаются еще долгое время, и именно с этим моментом ассоциируется роман. Так вот предлагаю здесь рассказать о своих любимых моментах!

Так вот мои моменты….

В «Что я без тебя»  – это то, что героиня каждый четверг приходила в театр, тратя свою зарплату на билет, только для того, что бы посмотреть на НЕГО!! По-моему очень мило!

А вот свеженький момент: у Басби «Пурпурная лилия», когда героиня разбивает сердце главному герою. Он произносит фразу «Все равно ты была несбывшейся мечтой!», я прям, чуть не расплакалась!

Назову моменты у Дэнис Аллен в "помни меня", когда Джек терял память-было очень забавно, я хохотала от души. А из трогательных зацепили несколько моментов во "всегда, когда любишь" басби.

0

65

Один из понравивших моментов в романе
"Принцесса и золушка" Джуд Деверо;

– Я все же склонен винить в случившемся Ариэль, – сказал он наконец. – В конце концов, именно она уговорила миссис Данкерк надавить на мужа...
– Что? – Эр Джей буквально подпрыгнул на месте. – Неужели вам удалось обойти Чарли? Вы манипулировали им? Но как? – Он с удивлением разглядывал Ариэль, словно видел ее впервые.
Она молчала, глядя в землю. После затянувшейся паузы Дэвид сказал:
– Нет смысла обвинять друг друга и доискиваться, кто больше виноват в случившемся. Ариэль нас предупреждала, но мы не послушались, и теперь нам стоит подумать о том, как выжить эти несколько дней во враждебном городе без денег и средств связи.
– Предупреждала она! – проворчал Бромптон. – А мне никто ничего не сказал.
– А вы тоже промолчали! – резко ответила Сара.
– Пожалуй, мне нравилось больше, когда ты была молчалива и послушна.
– Должно быть, ваше везение кончилось.
– Не могли бы вы двое перестать цапаться хоть на пару минут? – устало спросила Ариэль. – Нам нужно подумать о том, где мы проведем ночь. Помните, мы проезжали дом и в окне была табличка «Сдаются комнаты»? Возможно, нам удалось бы договориться с хозяйкой.
– Давайте оценим наши запасы и прикинем наши возможности, – предложил Бромптон.
– У меня есть часы. – Сара расстегнула ремешок и положила тускло блеснувшие золотистые часики на камень. – Это был подарок, поэтому я не могу сказать точную цену.
– Десять тысяч, – меланхолично заметил Эр Джей, пристраивая рядом с золотой безделушкой свои собственные часы. – К сожалению, мои стоят тридцать девять долларов... стоили, когда я их покупал. Лет пять назад.
– Десять тысяч? – Сара широко раскрытыми глазами уставилась на босса. – Вы подарили мне на Рождество часы за десять тысяч долларов? Но... но никто не делает служащим таких дорогих подарков!
– Раз деньги мои, то что хочу, то и делаю, – пробурчал Бромптон и повернулся к Дэвиду: – Теперь ваша очередь. Тот снял с шеи золотую цепочку.
– Несколько сотен потянет, – сказал он.
– Я и не знала, что ты ее носишь, – удивленно протянула Ариэль.
– Это не единственная вещь, о которой ты не знала. Хочешь – верь, хочешь – нет, но я способен удивить тебя еще больше.
– Сомневаюсь, – заявила Ариэль. Она сняла серьги и положила их в общую кучу. – Бриллианты, приблизительно пять тысяч долларов. Колье должно стоить тысяч двенадцать. – Она склонила голову, пытаясь расстегнуть замочек. Дэвид уже шагнул к ней, чтобы помочь, но девушка отвернулась от него и с улыбкой спросила: – Вы не поможете мне, мистер Бромптон?
– Само собой. – Он быстро расстегнул цепочку.
– Не позволяй этому человеку прикасаться к тебе! – Сара по прежнему сердито смотрела на своего босса. – Вдруг он ненормальный? Я хочу знать, почему вы подарили мне такие дорогие часы. Это непозволительно – дарить такие вещи младшей служащей.
– Не пойму, в чем проблема, – проворчал Эр Джей. – Мне показалось, они тебе понравились. Ты их носила каждый день, и время они показывают точно, разве не так?
– Проблема в том, что я на вас работаю, и вы не можете делать наемному работнику столь дорогие подарки. Такие часы можно подарить девушке, с которой встречаешься, но не личному помощнику.
– Господи, Ариэль! – воскликнул Дэвид, в изумлении наблюдая за девушкой, которая еще что то положила в кучку материальных ценностей. – Сколько же на тебе драгоценностей?
– Ну у... а колечко в пупочке считать? – Все уставились на Ариэль в немом изумлении, а она, мило улыбнувшись, продолжила: – А вообще то никого не касается, есть у меня колечко в пупочке или нет.
– Молодец! – одобрительно воскликнула Сара. – Так держать. И не позволяй им на тебя давить.
Эр Джей некоторое время задумчиво разглядывал сестер, а потом сказал Ариэль:
– Знаете, вы произнесли последнюю фразу точь в точь как Сара. Если закрыть глаза, то я бы мог и ошибиться, кто именно это сказал. И еще этот взгляд... Если ей не хочется, чтобы ее трогали, она одаривает человека этаким высокомерным взглядом, в котором читается: я круче чем вы так оставьте меня в покое.
– И делает, она это довольно часто, – добавил Дэвид.
– Точно! – Бромптон захлопал ресницами и произнес высоким голосом: – Не тревожьте ее высочество.
– Очень похоже получилось! – Дэвид расхохотался. – Знаете, я догадался бы, что они родственницы, даже если бы не знал об этом. Скажите ка, Сара тоже постоянно дает вам понять, что, кроме нее, никто и ничего не может сделать правильно?
– Да все время! И я смог придумать единственный способ защиты – я заваливаю ее работой. Раз уж она думает, что способна править миром, так вот пусть и займется... Если бы она еще умела печатать...
– Удивительно похоже на Ариэль!
Мужчины весело расхохотались. Они сидели на каменной ограде пирса, болтали ногами и покатывались со смеху.
Ариэль, дрожа от негодования, встала, выудила из кучки драгоценностей часы и отдала сестре, потом забрала свои вещи, и они с Сарой взялись за руки и пошли по дороге к городу.
– Ненавижу обоих, – пробормотала Сара.

0

66

– Ненавижу обоих, – пробормотала Сара.

Классный кусочек! :D

0

67

Добавлю еще момент из недавно прочитанной мной "Пурпурной лилии", произведшей неизгладимое впечатление:

— Ты дурачила меня, — тихо проговорил он. — А я почти поверил… — Он горько усмехнулся. — Ладно, все равно. Ты была еще одной несбывшейся мечтой... </span>

Три дня рыданий и смерть...  :cray:

Отредактировано Надюшка (02-05-2013 20:11:27)

0

68

Прочитала на днях Кейти Макалистер "Секс, ложь и вампиры". В книге очень много забавных моментов, хочу поделиться некоторыми!!!

Я снова потерла руки и огляделась в поисках укромного уголка, куда можно было бы забраться, чтобы хоть немного согреться.
   – Никто не называл меня иначе, как Адриан-Предатель. – На секунду в его глазах вспыхнуло удивление, затем он снова закрыл их.
   – Что ты делаешь? – спросила я, дрожа от холода. Я не видела крыс в комнате, но мне казалось, что они шевелятся повсюду. Хотя Адриану наверняка все равно. Интересно, я думала, что вампирам подвластны создания тьмы.
   – Я пытаюсь поспать. И успокойся, здесь нет крыс.
   – Прекрати читать мои мысли! – Раздражение от того, что он может влезать в мою голову, когда ему того пожелается, вытесняло и мысли о крысах, и дискомфорт от холода.
   Уголки его губ слегка дрогнули, словно он разучился улыбаться. Даже в такой темноте я не могла не отметить, насколько он хорош собой. Слабый огонь от зажигалки окрашивал его волосы в красные тона, огненные бакенбарды смягчали челюсть, которая иначе выглядела бы грубо. Когда его губы дернулись в подобии улыбки, на щеках пробились ямочки. Его нос был слегка изогнут в нескольких местах, видимо, он ломал его раз или два. Ресницы, густые и черные, почти лежали на щеках, прикрывая прекрасные глаза.
   Он и впрямь был самым красивым мужчиной из всех, каких мне доводилось видеть.
   Легкая линия ямочек на щеках углубилась.
   А еще он был дьявольски сексуальным, и, уверена, он прекрасно об этом знал.
   Один уголок рта скользнул вверх.
   Не исключено, что ему даже не приходится ходить в магазин за продуктами. Уверена, женщины так и липнут к нему, так что на ужин у него всегда есть выбор.
   Другой уголок рта пополз вверх. Ямочки на щеках стали еще глубже.
   Хотя на меня его сексуальность никак не действовала. Сгнивший корень на полу казался мне притягательнее.
   Он удивленно распахнул глаза.
   – Ха! – воскликнула я, потирая руки. – Это научит тебя, как подслушивать фанта… мысли других людей!

– Отвечай на мои вопросы, и тогда я, возможно, выполню твою просьбу.
   – Я не обязан отвечать на твои вопросы. Я Предатель.
   – Ага. Ты еще и Раздражитель, но это вовсе не значит, что ты не можешь прилично себя вести.
   Он страдальчески вздохнул.
   – Если я дам тебе слово ответить на твои вопросы позже, мы сойдемся на этом?
   – Да, – сказала я. Я слишком хотела есть, а запахи от закусочных были такими аппетитными, что я пошла на компромисс. – Но ты должен пообещать, что ответишь на все вопросы.
   Его глаза стали еще светлее. Я погрозила ему пальцем:
   – И вот то, как ты делаешь это со своими глазами, также можешь включить в список вопросов. Я тоже хочу поменять цвет глаз.
   – Иди ешь, – прорычал он, повернулся ко мне спиной и отправился к кассам.
– Адриан, – сказала я, опуская свою ладонь на его руку, чтобы привлечь его внимание. Он вопросительно вскинул бровь, его глаза приобрели сапфировый оттенок. Я открыла было рот, собираясь спросить про его самочувствие, но его глаза вдруг стали небесно-голубыми. Я недоуменно мигнула несколько раз. Тогда я убрала руку, и его глаза снова стали сапфировыми.
   Он непонимающе посмотрел на меня.
   – Вот это здорово! Твои глаза меняют цвет, когда я дотрагиваюсь до тебя. Смотри!
   Я снова коснулась его рукой. Адриан устало закатил глаза, которые быстро приобрели темно-синий цвет.
   – Ух ты! Интересно, а как они будут менять цвет, если я буду касаться тебя в разных местах?
   Адриан проследил мой взгляд до своей ширинки, выругался и резко вскочил на ноги. Он повернулся ко мне лицом и встал в агрессивную позу.
   – Я тебе не игрушка! Я опасное создание, меня все боятся! И не смей обращаться со мной таким нахальным, неуважительным образом…
   Я положила руку ему на бедро рядом с промежностью, но не дотрагиваясь до самых интимных частей. Его глаза приобрели глубокий синий цвет ночного неба.
   – Это так весело! – Я хихикнула. Видимо, сумасшествие последних двадцати четырех часов не прошло для меня даром. – Я тебя теперь весь день буду трогать. Интересно, а что случится, если я тебя поцелую?..
   – Никаких поцелуев больше не будет, – прорычал он.

Прежде чем я успела спросить еще хоть что-нибудь, мы оказались в главном зале. Он указал мне на ряд скамеек:
   – Я достану билеты. А ты жди меня там.
   Я поджала губы и осмотрела горящие огнями витрины магазинчиков, окружавших зал ожидания.
   – Мы едем поездом, а не летим в Лондон из-за того, что ты боишься попасть в ловушку на самолете? Тебя там легче победить, подставить под солнечные лучи?
   – Нет, – ответил он и тоже осмотрел зал ожидания, но в отличие от меня он высматривал, нет ли там чего-нибудь угрожающего. Мне было приятно, потому что он беспокоился за меня, а мне нравилось ощущать его защиту. Некоторым женщинам не нравится, когда мужчины постоянно беспокоятся о них. А вот мне это очень даже по душе. – Мы едем на поезде, потому что на большее у меня не хватит денег.
   – Что? – Я почти кричала. Он хотел было уйти, но я схватила его за плащ. – Что значит, денег не хватит? Ты же вампир, тебе четыреста восемьдесят два года!
   Он повернулся ко мне и раздраженно поморщился.
   – Четыреста восемьдесят один. Я ударила его по плечу.
   – Достаточно, чтобы скопить немного деньжат и обеспечить своей Возлюбленной достойное существование! Ты не можешь быть бедным. Все же знают, что у вампиров куча денег!
   – А это не те «все», кто считает, что Темные могут превращаться в летучих мышей и делать вещи из ничего?
   Я опустила глаза, чтобы не смотреть в его очи цвета ночного неба.
   – Может быть. То есть ты хочешь сказать, что ты на мели? И я проведу вечность в нищете?
   – Нет. – Он мрачно посмотрел на меня – Я позабочусь о твоем будущем. Не беспокойся на этот счет.
   – Но, но как же…
   – Жди здесь. – Голос его был грубым, но я чувствовала, скользнув в его сознание, что за этим стоит сожаление, такое глубокое, что и не измерить. Он нежно вытолкнул меня из своей головы. – Я вернусь сразу же, как достану билеты.

– Не нравится мне все это.
   – Ну не знаю, зайчик. Но я совершенно вымоталась, убегая и от полиции, и от твоего смертоубийственного братца. Кроме того, Деймиан выглядит изможденным. А что до Кристиана, так он ведь извинился за то, что пытался нас убить.
   – Да я не об этом. Меня твое новое хобби – называть меня как попало в самый неподходящий момент – вгоняет в тоску, – пожаловался Адриан. – Я не зайчик.
   – Полагаю, это вообще свойственно американцам. – Кристиан, который сопровождал нас по коридорам своего дома в фешенебельной части Лондона, приподнял бровь. – Пушистым кроликом она тебя еще не называла? Это совершенно унизительное прозвище, но тем не менее американские женщины любят им пользоваться. Моя Возлюбленная постоянно называет меня так.
   – Пушистым кроликом? – Адриан бросил на меня испепеляющий взгляд, пресекший мои смешки. – Она не посмеет. Я же Предатель!
   Кристиан задержался у двери, распахнул ее и картинным жестом пригласил нас войти.
   – Чтобы не было между нами недопонимания, я бы никогда не поднял на тебя руку, волшебница, мы искали только смерти Предателя. Полагаю, здесь вам будет удобно.
   Я осмотрела большую спальню, впрочем, если честно, то мне было все равно, где оказаться сейчас, хоть снова в офисе Белинды на узком диванчике. Я слишком устала, чтобы привередничать.
   – Спасибо. Здесь чудесно. – Я улыбнулась и ткнула Адриана локтем в бок: – Солнышко, тебе ведь здесь нравится?
   Кристиан поднял глаза к потолку. Адриан оскалился:
   – Вполне терпимо.
   – Да ты у нас просто мистер Признательность, – прошипела я сквозь зубы и повернулась к Кристиану: – Прошу тебя, не обращай внимания на Адриана. Он очень хороший человек, только прячет это за грубостью.
   – Я Предатель. Никакой я не хороший.
   Кристиан выглядел так, словно едва сдерживался от улыбки.
   – Он просто не привык, что кто-то что-то для него делает, – сказала я.
   – Темные боятся одного моего имени!
   – И помощь он тоже пока не научился принимать, – объяснила я, чтобы Кристиан понял, насколько одинок был Адриан все эти столетия. – Провести всю жизнь в услужении у Повелителя демонов – тут не станешь доверять каждому встречному. Но он очень старается.
   – Смерть и разрушение – мои спутники! – закричал Адриан, негодующе глядя на меня. Я поцеловала кончик его носа, и глаза его окрасились сапфировыми тонами.
   Кристиан разразился смехом.
   – Ты видишь, с чем мне приходится мириться? – спросил Адриан у Кристиана. – Эта женщина – моя Возлюбленная, с которой мы связаны душой и телом. Это женщина, которая значит для меня больше жизни. И она не желает признавать мою власть над людьми, не хочет видеть ужас, который я сею в их душах.
   – Раньше сеял, – заметила я, обнимая его и целуя и подбородок. – Теперь у нас есть кольцо, и мы снимем твое проклятие. Так что бай-бай, страшный Предатель, и да здравствует счастливый Адриан!
   – Она разговаривает со мной так, как будто я смертный, – продолжил возмущаться Адриан. – Со мной! А ведь я видел тьму, которая убила бы смертного наповал!
   Смех Кристиана сошел на нет, и глаза его прищурились, глядя на меня.
   – С моей Возлюбленной та же самая история. Она не испытывает никакого уважения к тому, что я Темный. Они просто не понимают, эти американцы, насколько мы опасны. Когда Элли сердится, она называет меня Клыкастик.
   Они оба посмотрели на меня, как будто я была виновата в том, что Элли называет так своего мужа.

0

69

Прочитала предыдущий пост и скачала книгу.  :D  Обязательно прочитаю!!!!!  :rolleyes:

0

70

Мой любимый момент из книги Карен Мари Монинг "Сердце горца":
   Она отпрянула назад. Пакет с продуктами выскользнул из ее ослабевших рук, а глаза вдруг расширились.
   – Привет, Габриель, – сказал Адам.
   И у нее подкосились ноги.
   – Перестань меня таскать!
   – Я тебя не таскаю, – ласково ответил Адам, воспользовавшись положением тела Габриель, чтобы провести ладонью по ее кругленькой стройной попке. Когда она начала падать, он подхватил ее и перекинул через плечо. – Ты упала в обморок. Я просто поймал тебя.
   – Я не падала в обморок. Я никогда в жизни не падаю в обморок! – прокричала Габби, колотя его ладонями по спине. – И это мой зад, а не твой, так что прекрати к нему прикасаться!
   Адам расхохотался. Как же он скучал по своей вспыльчивой ka-lyrra!
   – Вопросы собственности занимают девять десятых права, Габриель. Поскольку твой зад находится в моих руках, а не в твоих, думаю, он принадлежит мне. – С насмешливой ухмылкой он потрепал ее упругий, вздернутый кверху задок, просунув руку в ямку между ягодицами.
   – О-о-о! Это самое жалкое обоснование, которое я когда-либо слышала! Это что – логика Существа? Девять десятых самоуверенности и одна десятая грубой силы? Поставь меня. Что случилось? У тебя опять проблемы? Нужна помощь какой-нибудь Видящей? Что ж, не повезло тебе. Убирайся вон.
   Он продолжал гладить ее зад, шагая по дому широким шагом и направляясь к ступенькам.
   – Я никогда не уберусь, ka-lyrra, – довольно промурлыкал Адам, наслаждаясь прикосновением к ее гибкому, нежному телу, которое упиралось в него. Похоже, прошла целая вечность с тех пор, как он в последний раз держал ее в своих объятиях.
   – Ну да. Конечно. Давай, брось на ветер еще пару пустых обещаний. На этот раз номер не пройдет. Я больше не играю в твои глупые игры, что бы ты там ни замышлял. Думаешь, ты можешь меня бросать, а потом появляться, когда тебе заблагорассудится? Здесь тебе не проходной двор. Эй, ты! Поставь меня на пол, слышишь?! Что ты там задумал?! Куда ты меня несешь? – кричала она.
   Он почти прикоснулся своим лицом к ее лицу и легонько ущипнул ее бедро.
   – В постель, Габриель.
   – Я думаю, ты очень сильно ошибаешься, – прошипела она и пустилась в рассуждения о том, что он больше никогда не окажется с ней в постели. Что если она и была когда-то легковерной, то теперь уже нет. Что он вылечил ее от всех иллюзий. Извиваясь у него на плече изо всех сил, она сердито заявила ему, что не хочет больше иметь дело с таким бессердечным мерзавцем, что она его ненавидит и что единственное, чего она от него хочет, – это чтобы он стал смертным и вечно горел в аду.
   Когда Адам повалил ее на кровать, у Габби из груди вырвался слабый крик, и Адам спросил:
   – Ты ненавидишь меня, Габриель? Очень жаль. Потому что я не шутил, когда говорил, что не уйду. Я никогда не уйду. Я люблю тебя.
   Его ka-lyrra замерла, раскрыв рот и отчаянно пытаясь сделать вдох. Ее горло судорожно сжалось. Наконец, сделав один глубокий вдох, она разразилась стремительным, неистовым ураганом слез, бешено колотя кулаками.
   И, сползая на пол, он вдруг подумал, что, наверное, никогда не понимал женщин. Габби лежала на полу в объятиях Адама, чувствуя головокружение. Он дал ей потузить себя кулаками, пока она не лишилась сил. Позволил ей беситься, вопить и визжать, пережидая в терпеливом молчании, пока – наплакавшись до всхлипов – она не начала икать. Тогда он приблизил ее к себе, прислонил спиной к своей крепкой груди, обнял руками и держал так, пока она не успокоилась, шепча ей на ухо тихие утешения.
   – Т-с-с-с, маленькая. Успокойся, любовь моя. Все хорошо. Все будет хорошо.
   Любовь? Адам сказал слово на букву «Л»? В какую еще невообразимую сказку она попала?
   – Я не сплю? Это не сон? – прошептала Габби.
   – Если бы это и был сон, – шепотом ответил он, – я бы хотел, чтобы он никогда не кончался. Ну, не та часть, где ты плачешь, – поправился он, – а та, в которой я тебя обнимаю. —
   Он нежно повернул ее к себе лицом. Она уткнулась ему в грудь, шмыгая носом и пытаясь понять, что происходит. И боясь поверить в то, что она не спит. Боясь, что как только она в это поверит, то сразу же проснется. И увидит, что она лежит в постели одна в большом тихом доме.
   – Посмотри на меня, ka-lyrra, – прошептал Адам.
   Тихонько всхлипнув, Габби запрокинула голову и встретилась с его темным взглядом. И нахмурилась, стараясь справиться с удивлением. Она была так ошарашена, обнаружив его у себя дома, что не разглядела как следует. Что-то в нем было не то. Но что? Глаза?
   – Я люблю тебя, Габриель О'Каллаген.
   Эти слова поразили ее; она молча смотрела на него.
   Адам поцеловал ее, его губы плотно прижались к ее губам, язык скользнул внутрь. И она отдалась этому поцелую. Сон это или нет, для нее больше не имело значения. Она была в его объятиях, и он говорил, что любит ее, и если она спала, то надеялась, что сможет видеть этот сон вечно.
   Она смутно поняла, что даже поцелуй его стал каким-то другим. Ее тело вспыхнуло неистовой, жгучей жизнью в его руках. В Адаме чувствовалась какая-то спешка, которой никогда не было раньше. Куда-то исчезла его неторопливая манера бессмертного Существа – напротив, ощущалось какое-то безрассудство, жадность и страсть смертного.
   И это так ее потрясло, что она ответила ему безумным, пылким поцелуем, повалив его на пол, забравшись на него сверху и зарывшись руками в его волосы. Целуя и целуя его после долгих недель страданий, ожидания и тоски. Габби не помнила, как они остались без одежды, знала только, что позже они лежали обнаженные на полу ее спальни и она была под ним, когда он начал входить в нее.
   И она снова почувствовала, что живет. В ее жилах снова текла кровь, а не лед. И в груди было сердце, а не...
   – Адам, – ошарашенно замерла она, – я слышу, как у тебя стучит сердце. – Раньше она никогда этого не чувствовала.
   Хоть он и был человеком, ни разу она не слышала сильного стука его сердца под своей ладонью, биения пульса у его шеи. И она никогда не замечала их отсутствия до того момента, как почувствовала их.
   Он отклонился назад, и его смуглое красивое лицо озарило желание.
   – Я знаю. – Он одарил ее ослепительной улыбкой. Потом стал двигаться в ней и Габби забыла о всяких сердцебиениях и пульсах, которых она не ощущала раньше. Она полностью отдалась чувствам. И спальня в башне наполнилась безумными, страстными звуками, когда женщина и ее сказочный принц занимались любовью.
   Позже Адам ей все рассказал.
   Ну, почти все. Он умолчал о том, что чуть не забрал у нее душу. А поскольку Габби не знала, что сначала он не был до конца честен с ней, не стал упоминать и о том, что рассказал Цирцену и Лизе правду об эликсире бессмертия, а потом доставил их к королеве, чтобы та вернула им смертную форму.
   Он исправил все насколько мог. Он не хотел, чтобы его упрекали в ошибках, которые он исправил, или в поступках, которые «чуть не совершил». Он уже не тот, кем был когда-то.
   Адам рассказал ей, что стало с Дэрроком. Рассказал, что в разных мирах время течет по-разному и что он не хотел оставлять ее одну так надолго. Шепотом, крепко прижав ее к себе, он сообщил ей, что понял: он не сможет остаться с ней и увидеть, как она умрет, как это было с Морганной.
   В тот миг, как эти слова слетели с его губ, Габриель напряглась в его руках, вырвалась из его объятий и выпрямилась на кровати.
   – Вот как! – крикнула она, сверкнув глазами. – Зачем же ты вернулся? Ты хочешь сказать, что опять меня бросаешь?
   Адам поспешно покачал головой и объяснил, что, хоть раньше он и думал, будто стал смертным, он никогда им не был. Что королева лишь сделала так, чтобы он думал, будто стал смертным, в наказание за его провинности. Он рассказал ей, что королева объяснила ему: такое превращение необратимо для Туата-Де.
   А еще он сказал, что наконец понял: раз уж он не может жить без нее, но и не может видеть, как она умирает, ему оставалось только одно.
   – Ты слышишь мое сердцебиение, ka-lyrra, потому что теперь я действительно стал смертным. На этот раз все по-настоящему.
   Глаза Габби расширились, она уставилась на него, и ее нижняя губа задрожала.
   – Но ты же сказал, что это необратимо.
   Он кивнул.
   – Ты хочешь сказать, что умрешь? – прошептала она.
   Обняв ее голову руками, Адам привлек ее к себе, чтобы поцеловать глубоким, властным поцелуем.
   – Нет, ka-lyrra, я хочу сказать, что наконец-то буду жить. Здесь. Сейчас. С тобой. – Он сделал глубокий вдох. – Выходи за меня замуж, Габриель. Я подарю тебе такую жизнь, о которой ты всегда мечтала. Теперь я могу это сделать. Я человек, такой же, как и ты. Позволь мне быть твоим мужем и стать отцом твоих детишек. Позволь провести с тобой остаток своей жизни.
   – О Боже, – тихо промолвила Габби, и в ее глазах блеснули слезы, – ты пожертвовал своим бессмертием ради меня?
   Он поймал ее слезинки языком, когда они текли у нее по щекам, и поцеловал ее мокрые щеки.
   – Не плачь, Габриель. Я ни о чем не жалею. Ни капельки.
   – Как ты можешь так говорить? Ты пожертвовал всем! Бессмертием. Непобедимостью. Всем, что присуще Туата-Де.
   Он покачал головой.
   – Я получил все. Во всяком случае, я считаю, что получу все, – прогремел он, внезапно став нетерпеливым и взволнованным, – когда ты дашь мне чертов ответ на мой чертов вопрос. Сколько раз я должен спрашивать у тебя? Ты выйдешь за меня, Габриель О'Каллаген? Да или да? И если ты все еще не поняла, я подскажу тебе, что правильный ответ здесь «да».
   И кстати, если вдруг захочешь сказать, что любишь меня, я всегда рад это слышать.
   Габби восхищенно вцепилась в него, усевшись сверху и обхватив ногами, запустила руки в его волосы и поцеловала. Он купался в счастье, обнимая ее и чувствуя прикосновение ее уже родного тела, и его язык проникал все глубже, сплетаясь с ее языком.
   – Я принимаю это как положительный ответ, – промурлыкал он, ловя ее нижнюю губу и нежно покусывая ее.
   – Я люблю тебя, Адам Блэк, – проговорила Габби. – И говорю «да». Да, черт возьми!

Я плачу над этой сценой!

0

71

О-о-о! Это самое жалкое обоснование, которое я когда-либо слышала! Это что – логика Существа? Девять десятых самоуверенности и одна десятая грубой силы? Поставь меня. Что случилось? У тебя опять проблемы? Нужна помощь какой-нибудь Видящей? Что ж, не повезло тебе. Убирайся вон.

О,да! :lol: Какие они лапочки оба)))))

0

72

Таких моментов очень много у Макнот, один из них в Благословений небес. После суда, когда Элизабет поняла что нужно спрятаться во избежание развода. То как Ян пытался ее найти и в то же время забыть. И момент их встречи в котедже где спряталась Элизабет. Очень трогательный момент. И еще роман Уитни любимая.
В этом романе тоже не мало сильных моментов, но больше всего запомнилось то как Уитни пришла к Клейтону, чтобы помириться. А он пришел домой со своей невестой. Да нелегко тогда пришлось Уитни. Очень впечатлил тот момент, когда она сказала ему, что хочет быть с ним.  :wub:

0

73

Мне понравился этот  момент из книги Карен Хокинс "Похищенный жених"
Бросив последний взгляд в зеркало, Фиона повернулась и покинула спальню, решительно захлопнув за собой дверь.
Девонсгейт смотрел на нее с удивлением.
– Я… прошу прощения, миледи?
– Я сказала, что ухожу. – Фиона взяла плащ из рук опешившего дворецкого.
– Да, миледи. Я это слышал. Я просто имею в виду, я не вполне уверен… то есть… – Дворецкий замолчал, а затем, набрав в легкие воздуха, проговорил: – Я имею в виду, что именно я должен сказать его светлости, если он спросит, куда вы ушли?
Фиона застегнула воротник плаща.
– О, его нет дома, так что это не важно!
– Но… но он… он может вернуться, и что тогда я должен ему сказать?
Фиона поджала губы.
– Я думаю, что будет лучше, если он будет знать.
Девонсгейт с несчастным видом закивал.
– Ну хорошо. В таком случае, если его светлость спросит, пожалуйста, проинформируй его, что я ушла.
– Просто ушли, миледи?
Она улыбнулась:
– В общем, скажи ему, что я ушла пображничать.
Дворецкий поперхнулся.
– Миледи, вы сказали… пображничать?
– Да. Я ухожу, как это делает и его светлость, только я поищу себе мужскую компанию.
Глаза дворецкого стали величиной с блюдца.
– Да, – продолжила Фиона, натягивая перчатки. – Я поищу самых распутных, самых развратных мужчин, какие только есть в Лондоне. Я буду также играть в карты, пить и… – Что еще делают, когда ведут разгульный образ жизни? Возможно, были еще лошадиные бега среди ночи и что то еще, но она не одета для этого. – В общем, в таком духе.

0

74

Фиона застегнула воротник плаща.
– О, его нет дома, так что это не важно!
– Но… но он… он может вернуться, и что тогда я должен ему сказать?
Фиона поджала губы.
– Я думаю, что будет лучше, если он будет знать.
Девонсгейт с несчастным видом закивал.

– Миледи, вы сказали… пображничать?
– Да. Я ухожу, как это делает и его светлость, только я поищу себе мужскую компанию.
Глаза дворецкого стали величиной с блюдца.
– Да, – продолжила Фиона, натягивая перчатки. – Я поищу самых распутных, самых развратных мужчин, какие только есть в Лондоне. Я буду также играть в карты, пить и… – Что еще делают, когда ведут разгульный образ жизни? Возможно, были еще лошадиные бега среди ночи и что то еще, но она не одета для этого. – В общем, в таком духе.

Чего ей муж то сделал, что она бедного дворецкого чуть до инфаркта не довела? :D Ох, аж почитать стало интересно. Пойду поищу))

0

75

Муж, насколько я помню, тем же самым занимался! Вот она и решила ему отплатить той же монетой!

0

76

Муж, насколько я помню, тем же самым занимался! Вот она и решила ему отплатить той же монетой!

Да, точно. :)

0

77

Муж, насколько я помню, тем же самым занимался! Вот она и решила ему отплатить той же монетой!

Да, я уже об этом полудогадалась и даже немножко вычитала))

0

78

Любимые моменты у меня есть в любой книги. :D
Из последних - это "Рай" Макнот, где Мэтт говорит Мередит, что, если она будет с ним, он подарит ей рай на золотом блюдце, что у них будет семья, дети и что он хочет шестерых детей, но согласен и на одного....
Ещё понравился момент, где празднуется день рождение Мередит, и Паркер, жених главной героини говорит, что первый поцеловал Мередит, а Мэтт отвечает ему на это, что он первый лишил её девственности". Вроде бы разговор 2-х мужчин, но как это было сказано Мэттом, заносит этот момент в список моих любимых. :clapping:
Также была в восторге от момента, когда Мередит узнала, что беременна, купила дюжину роз, пришла домой, вынула из-за спины, протянула мужу и сказала "Поздравляю, мистер Фарел. Мы беременны"... :sm77:
А в романе "Ты, только ты" Филлипс очень понравился эпизод, где Фэб пришла обсуждать продление контракт на аренду стадиона с начальником этого стадиона: сплошной блеф и отличный контракт в руках!!!! Великолепно! :good:

0

79

Девочки, было быхорошо, если бы вы еще их выкладывали...

0

80

Девочки, было быхорошо, если бы вы еще их выкладывали...

Ок - в следующий раз обязательно это сделаю! :rolleyes:

0

81

Выложила этот отрывочек уже везде, где только можно, а наш форум почему-то обошла стороной... :dn:
Момент, не просто тронувший, но что-то перевернувший внутри... Самый потрясающий финал в ЛР, что мне когда-либо встречался.
"Жар мечты" К. Сатклифф http://lady.webnice.ru/forum/images/smiles/tender.gif

Закрыв глаза и прислонившись лбом к оконному стеклу, Николас раздумывал. Когда-то одна только мысль о женитьбе привела его в ярость. Ну и что? Вот он опять не женат. Стало ему от этого легче? Дом его пуст. Сердце его...
Нет. Его сердце не было пусто! Оно разрывалось от переполнявшего его отчаяния. Такого, какое жжет огнем горло, выжимает последний воздух из легких и звенит набатом в ушах.
Он хотел попросить Саммер вернуться, но пришла Дора и принесла весть: Саммер переехала в Крайстчерч. Джейм Мак-Фарленд предложил ей бесплатный проезд на "Тасманском Дьяволе", если она хочет вернуться в Лондон, и она согласилась. Вот и все...
О, Боже! Отчаяние может свести человека с ума.
Оно может заставить юношу, нуждающегося в любви отца, наломать дров и тем самым полностью испортить с ним отношения.
Оно может ослепить влюбленного и лишить его последнего шанса на спасение.
Черт, неужели отчаяние всю жизнь будет преследовать его? Даже прогоняя Саммер О'Нейл, он всего лишь боролся сам с собой. Со своими давними разочарованиями, гневом, растерянностью, страхом.
Да, со страхом. Что же ему делать? Саммер, оказалось, и не жена ему вовсе... Пимбершэм жив, какой ей резон оставаться здесь?
Он ничего не может предложить ей, кроме своей лачуги на холмах и нескольких тысяч прожорливых овец. А как же любовь? Разве он не может предложить ей свою любовь?
"Ну-ну, Сейбр. Ты все еще пытаешься отрицать, что влюблен в эту девушку. Да, Боже избави, чтобы Николас Сейбр признал, что он способен полюбить...
Помни, если ты встретишься сейчас с ней, то обязательно должен будешь сказать ей о своих чувствах.
А она может тебя отвергнуть. Решай!"
Ник посмотрел на часы. "Тасманский Дьявол" отплывает завтра в полдень, а на часах уже почти полночь. Дорога до Литлтона занимает около пятнадцати часов. Но это в фургоне. Верхом это расстояние можно покрыть гораздо быстрее...
Он выбежал из комнаты, оседлал лошадь, пришпорил ее и поскакал в ночь.
За десять миль до Литлтона лошадь Ника неожиданно захромала. Вот невезение! Ник осмотрел гноящееся копыто, выругался, привязал лошадь к низкой ветке дерева и побежал.
Солнце уже давно поднялось. Оно било горячими лучами по его плечам. Пот заливал ему лицо и грудь, но он продолжал бежать, иногда оглядываясь через плечо в тщетной надежде увидеть попутный фургон.
Один раз он споткнулся и неловко растянулся на земле, порвав брюки на коленке и перемазав грязью всю рубашку. Пиджак он снял и выбросил километра три назад.
Легкие, казалось, отказывались насыщать кровь кислородом.
Ноги болели.
За две мили до города он наткнулся на огромное поле, заросшее розовыми, сладко пахнущими цветами. Хватая ртом воздух, он решительно принялся собирать для Саммер букет, но длинные стебли растений оказались снабжены острыми шипами, о которые он сильно изранил руки. Превозмогая боль, он дособирал букет.
Почти полдень.
Стиснув зубы, он прибавил темп. Вот! Вот он, океан! Еще десять минут, и он увидел пристань, на которой стояли знакомые фургоны... Джонсоны, Шарки, Джеф и Фанни Мэд, О'Коннелл... Предатель, почему он не объяснил Саммер, что Ник – ее муж, что он скоро придет в себя и поймет, какого дурака свалял...
Надутые паруса «Дьявола» были едва видны за зданием таможни. Медленно, как улитки, они ползли вдоль линии крыш.
О, Боже! Он опоздал. Корабль отплыл!
В отчаянной попытке догнать корабль он ринулся в толпу провожающих, не обращая никакого внимания на изумленные лица и удивленные восклицания. Обогнув таможню, он понял, что «Тасманский Дьявол» уже не остановить. Смуглые лица пассажиров, облепивших поручни палубы, с любопытством повернулись к нему. Какая-то женщина подняла руку и помахала в воздухе платком.
Саммер?
Может быть, он сумеет доплыть?
Дурак! Идиот! Ему никогда не увидеть Саммер... Хотя! Прыгая на одной ноге, он стащил сапог и прикинул расстояние от пирса до воды. Прыгнув с разбега, он, пожалуй, сможет...
- Подожди! - закричали сзади.
- Стой! - крикнул кто-то еще.
Оглянувшись через плечо, Ник увидел приближающихся людей с обеспокоенными, ошеломленными лицами. Вдруг из-за спины Арнольда Шарки появилась знакомая рыжеволосая фигурка с чемоданом в одной руке и шляпкой с перышком – в другой... Саммер!
Он едва дышал. Как же смешно он выглядел с букетом цветов и всего в одном сапоге. Пот бежал по его запыленному лицу. От порыва соленого морского ветра глаза у него защипало.
Девушка остановилась перед ним и поставила на землю чемодан. Щеки ее пылали. Она выглядела точь-в-точь как тогда, когда впервые появилась у его дома и взорвала к черту его бессмысленное существование своей искрящейся улыбкой.
- Я думал, ты уехала, - прошептал он.
- Я просто решила дать тебе еще одну возможность придти в себя, - объяснила Саммер, высоко поднимая подбородок.
Ник смущенно посмотрел на свою босую ногу и вспомнил о цветах. Их стебли были совсем раздавлены, головки поникли, но он все равно сунул их ей.
Саммер кокетливо залюбовалась ими; на мгновение погрузила в них лицо, а затем, шагнув вперед, протянула ему руку.
- Меня зовут Саммер О'Нейл, сэр. Я очень рада с вами познакомиться.
Осторожно, как какую-то драгоценность, он взял ее хрупкие пальчики в свою исцарапанную грязную лапу.
- Привет, - сказал он. - Пойдешь за меня замуж? Она подняла брови и задумалась.
- Право, не знаю. Это так неожиданно! Может, мне стоит узнать вас получше?
- Меня зовут Николас Уинстон Сейбр, эсквайр... Я очень одинок в горах и...- он ухмыльнулся. - Я люблю тебя.
- О, - лицо девушки озарилось широкой улыбкой. - О, ну тогда... В таком случае, я согласна!

Отредактировано Надюшка (01-07-2009 21:19:28)

0

82

Сатклифф. "Одержимое сердце"
Чувствуя, что муж наблюдает за мной, я посмотрела на него.
— Я скольжу куда-то в бездну, я уже у самого края, — с болью сказал он, — и никак не могу остановиться.
Я провела пальцами по его вискам и сделала усилие, заставив себя улыбнуться.  — Скользи, я поймаю тебя, когда ты будешь падать. 
— Боюсь больно удариться, когда это произойдет, боюсь того, что может со мной случиться… Почему это произошло со мной?
— Не знаю.
— Не разрешай им забрать меня.
— Конечно, не разрешу. 
Я нежно провела кончиками пальцев по его ресницам, заставляя прикрыть глаза.  — Спи, милорд муж, раз сон пришел к тебе. Я буду здесь при твоем пробуждении.  Голос его был сонным, когда он сказал:
— Да, но узнаю ли я тебя? И погрузился в сон.
Я смотрела на огонь, пока угли не посерели, а часы в холле не пробили и не умолкли, и в доме воцарилась тишина.

***
Мой муж, сидевший перед огнем, повернул голову и посмотрел на меня. Что я увидела в его взгляде? Подозрение. Смущение. Гнев. Все это было направлено на меня. 
— Почему ты заперла меня? — спросил он.
— Чтобы они не смогли войти.
— Они? 
— Они! Они, черт возьми! Тот или та, а возможно, те, кто сделал это с тобой.  Николас снова устремил взгляд на огонь и сказал:
— Здесь нет никого, кто бы что-нибудь делал со мной, кроме тебя.  Я закрыла лицо руками: 
— Не говори так. Пожалуйста, не говори. Я пытаюсь тебе помочь.
  — Запирая меня?
— Ты не можешь мыслить ясно, муж мой. Но это временно, это скоро пройдет. Скоро тебе станет легче, обещаю тебе. 
— Я доверял тебе, — сказал он, и угли в камине зашипели и высыпались на пол.

***
Я перестала сопротивляться. Моя воля к жизни испарилась в тот момент, когда пришло осознание того, что я так ошибалась в своем муже. 
При жизни я отдала ему свое сердце. В смерти отдам свою душу. 
Закрыв глаза и все еще с трудом дыша, я пробормотала:
  — Ладно, делай со мной что хочешь. Убей меня! 
Он молчал, и я думала, что слышу стук его сердца, а возможно, это стучало мое. Наконец он прошептал:
— Не будь идиоткой.

плачу...
:cray:  :wub:  :cray:

0

83

Момент первого поцелуя любви. Но, не во всякой книжке нравится как он описан.

0

84

Дочитала наднях "Обольсти меня на рассвете" Л. Клейпас. Понравилось и запомнилось несколько моментов:

Кев любил ее. Не той любовью, что описывают поэты. Не той кроткой, одомашненной любовью. Он любил ее так, как никто никого не любил ни на земле, ни в раю, ни в аду. Каждый миг, проведенный без нее, отзывался в нем мукой, и каждый миг с ней дарил ему счастье и покой, единственный покой, какой он знал в жизни. Каждое прикосновение ее рук оставляло отпечаток в его душе. Он скорее убил бы себя, чем признался бы кому-нибудь в этом. Он хранил свою любовь глубоко-глубоко в сердце.

– Тысяча лет в адском пламени ничто в сравнении с тем, что я чувствую к тебе каждую минуту каждого дня. Я люблю тебя так сильно, что в этой любви нет радости, нет счастья, нет покоя. Ничего нет, кроме муки. Потому что, даже если бы я растворил одну каплю того, что чувствую к тебе в целом море, этого было бы все равно достаточно, чтобы убить тебя. И даже если я сойду от этого с ума, я все равно предпочел бы видеть тебя в объятиях этого холодного бесчувственного ублюдка, нежели допустил бы, чтобы ты умерла в моих.

– Проклятие, – пробормотал Лео. Он бы предпочел взять нож и отрезать от себя кусок, нежели высказать то, что должно быть сказано. Но у него было чувство, что он сейчас должен во что бы то ни стало удержать Меррипена и себя от полного уничтожения. Он должен найти слова, найти решающий аргумент.
– Если бы ты не был таким упрямым ослом, – сказал Лео, – мне бы не пришлось это делать.
Никакой реакции со стороны Меррипена. Ни слова, ни взгляда.
Лео отвернулся и потер занемевшую от напряжения шею.
– Ты знаешь, я никогда не говорю о Лауре Диллард. На самом деле, сейчас, возможно, я впервые назвал ее по имени с тех пор, как она умерла. Но я намерен кое-что сказать тебе о ней, потому что не только многим обязан тебе за то, что ты сделал для поместья Рамзи, но и...
– Не надо, Лео, – перебил его Меррипен. – Не надо. Не позорь себя.
– Ну, это же мой любимый конек, ты знаешь. Хлебом не корми, дай себя опозорить. И ты не оставил мне выбора, черт побери. Ты понимаешь, во что ты влип, Меррипен? Ты посадил себя в тюрьму, которую сам себе и выстроил. И даже после того как выйдешь отсюда, ты так и останешься в капкане. Вся твоя жизнь станет тебе тюрьмой. – Лео подумал о Лауре. Он уже не мог ясно вспомнить ее лицо, ее фигуру, но она осталось в нем как воспоминание о теплом солнечном свете в мире, который после ее смерти стал серым и промозгло-холодным.
Ад не был зловонной ямой с пылающими кострами. Адом была жизнь, когда, просыпаясь в одиночестве на простынях, влажных от твоих слез и твоего семени, знаешь, что женщина, которая тебе снилась, никогда не вернется к тебе.
– С тех пор как я потерял Лауру, – сказал Лео, – я не живу, я лишь коротаю время до смерти. В этой жизни для меня не осталось ничего ценного. Или почти ничего. Но по крайней мере я могу утешать себя тем, что я за нее боролся. По крайней мере я был с ней до последней минуты, я не упустил ни мгновения из того, что дала нам судьба. Она умерла, зная, что я любил ее. – Он перестал мерить шагами коридор и презрительно посмотрел на Меррипена. – А ты все пустил чертям под хвост. И ты разбил сердце моей сестре. И все потому, что ты трус. Трус, черт возьми! Или трус, или дурак. Как ты можешь... – Лео замолчал, когда Меррипен бросился на прутья решетки и стал трясти их как сумасшедший.
– Замолчи, черт возьми!
– С чем останетесь вы оба, ты и Уин, когда она уедет с Харроу? – продолжал Лео. – Ты останешься в тюрьме собственного изготовления, это очевидно. Но Уин будет еще хуже. Она будет одна. Вдали от семьи. Замужем за мужчиной, который видит в ней всего лишь красивую безделушку, которую можно благополучно поставить на полку и время от времени доставать, чтобы похвастать перед гостями. А что будет, когда ее красота поблекнет и она потеряет для него свою ценность? Как он тогда будет с ней обращаться?
Меррипен замер. Он смотрел на Лео так, словно готов был убить его.
– Она сильная девочка, – сказал Лео. – Я провел два года с Уин, наблюдая за тем, как она брала препятствия одно за другим. И после всего, что она сделала, она имеет право принимать решения самостоятельно. Если она хочет рискнуть и родить ребенка, если она чувствует себя достаточно сильной для того, чтобы стать матерью, это ее право. И если ты тот мужчина, которого она хочет, не будь идиотом и не отказывайся от нее. – Лео устало потер лоб. – Ни ты, ни я – мы оба ничего не стоим, – пробормотал он. – О, ты можешь работать в поместье и научить меня, как сводить дебет с кредитом, как управляться с арендаторами и вести учет продуктов в кладовой. Полагаю, у нас с тобой получится. Но ни один из нас не будет живым больше чем наполовину, как, впрочем, большинство живущих людей, но с той лишь разницей, что мы это знаем, а они – нет.
Лео замолчал, вскользь удивившись тому, отчего ему так сильно давит шею, словно на ней сжимается петля.
– Амелия как-то раз рассказала мне о подозрении, что давно ее мучило. Она сказала мне, что, когда мы с Уин заболели скарлатиной и ты приготовил смертельный отвар, ты сделал этого зелья куда больше, чем было необходимо. И ты держал чашку с зельем на тумбочке Уин для себя. Амелия говорит, что, если бы Уин умерла, ты бы выпил ту отраву. И я всегда ненавидел тебя за это. Потому что ты заставил меня жить без женщины, которую я любил, но для себя сжигать мосты не стал.
Меррипен ничего не ответил, никак не дал понять, что воспринял сказанное Лео.
– Господи, – хрипло проговорил Лео, – если у тебя хватило бы духу умереть за нее, то не думаешь ли ты, что мог бы набраться мужества, чтобы жить с ней?

Уин улыбнулась, почувствовав, как губы Меррипена скользнули по ее лицу. Прикоснувшись к ее подбородку, он нежно ущипнул ее.
– Не на пьедестал, – ворчливо сказал он.
– Хм? – Она пошевелилась, подняв руку к начинавшей покрываться щетиной щеке. – Что ты имеешь в виду?
– Ты сказала, что я возвел тебя на пьедестал, помнишь?
– Да.
– Так не было никогда. Я всегда носил тебя в своем сердце. Всегда. Я думал, что этого будет достаточно.

– Для мужчины, будь он хорошим человеком или плохим, как бы он ни любил женщину, как бы далеко ни был готов зайти ради нее, существует черта, которую он не готов переступить. Для меня такой черты нет. Нет Бога, нет морали, нет веры ни во что. Кроме тебя. Ты – моя религия...

– Самое неприятное в любви, Меррипен, состоит в том, что всегда в жизни есть что-то такое, от чего ты не можешь ее защитить. Что-то, над чем ты не властен. И ты понимаешь, что есть что-то и похуже смерти... это когда что-то плохое случается с ней. С этим страхом приходится жить всю жизнь. Но у всего, что имеет светлую сторону, есть и темная. Или все, или ничего.

0