Форум при королевском дворе

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Форум при королевском дворе » Я творю, потому что люблю!!! » Чёрная Роза (любовно-авантюрный роман)


Чёрная Роза (любовно-авантюрный роман)

Сообщений 1 страница 15 из 15

1

Здравствуйте, девушки! Кому интересны авантюрно-любовные романы, где есть брак по королевской воле, ненависть, переходящая в любовь, переодевания, похищения, интриги и коварные злодеи - милости прошу! :give_rose:

Часть 1. Свадьба Черной Розы.

                              Франция, 13 век. Период Альбигойских войн.
 
     Прованс и Лангедок охвачены восстанием против короля Людовика, возглавленным знатнейшими дворянами провинций. К катарам (религиозное направление, которое преследовалось Папой, королем и инквизицией) присоединилось и много католиков. Людовик отправляет на подавление бунта войска под предводительством двух полководцев—Симона де Монфора (Реал. истор. персонаж) и некоего дворянина в белом плаще, украшенном черной розой, никогда не снимающего с лица черную маску. Этого дворянина все называют герцогом Черная Роза. После долгих и кровопролитных сражений Монфор и  Черная Роза, о которых ходят ужасные слухи об их зверствах, насилиях и убийствах, одерживают ряд блистательных побед.  Вскоре  у восставших остается всего несколько замков и крепостей, которые осаждаются королевскими войсками.

                                          1. Посланец Черной Розы.

      Увидев из окна башни перед подъемным мостом троих закованных в броню рыцарей, один из которых держал в руке копье с привязанным к наконечнику белым флагом парламентера, граф де Руссильон велел опустить мост и поднять решетку. Но в замок был пропущен только один из них. Двое остались ждать с его лошадью на мосту. Этот рыцарь, в алом плаще и серебристом шлеме, последовал быстрым шагом за графским управляющим, Бастьеном.
      Зала в донжоне, главной башне замка, где ждал посланца осаждающих старый граф, была большой и пышно обставленной. Руссильона называли одним из богатейших дворян Лангедока, и это была чистая правда. Ткани, утварь, коллекция восточного оружия на стене,—все говорило о власти и богатстве хозяина замка. Посол нашел графа сидящим в высоком дубовом кресле с массивными подлокотниками в виде львиных голов. По правую сторону кресла на стене висел герб Руссильона—красное полотнище с крестом и четырьмя вертикальными полосами. Над гербом красовалась вышитая золотом графская корона.
     Рыцарь снял шлем, украшенный белыми перьями, и легко поклонился Руссильону. Старик тотчас узнал этого красивого светловолосого молодого человека, —это был граф Анри де Брие.
- Что ж, ваше сиятельство, -начал Руссильон, -приступим сразу к делу.
- Признайтесь, вы не ожидали, что мы вступим с вами в переговоры.
- Да, удивлен, признаюсь. Это не похоже ни на Монфора, ни на Черную Розу…Удивлен—но отнюдь не обрадован.
- Даже если я принес в ваш замок, после двух недель осады, оливковую ветвь мира? — чуть насмешливо, как показалось Руссильону, осведомился молодой человек. Старик насторожился. Ему все меньше нравилось посольство Черной Розы. Что задумал сейчас этот ужасный человек, которого граф величал не иначе, как «проклятием Лангедока»? И не он один. И Симон де Монфор, посланный самим Папой подавить бунт еретиков-катаров, и герцог Черная Роза—полководец французского короля,-оба эти человека были ненавидимы и проклинаемы всеми жителями Окситании—края, куда входили Лангедок и Прованс.
- Мир между нами невозможен, - резко ответил Руссильон. — А если вы явились ко мне с предложением о сдаче замка… Мы не собираемся сдаваться! Нам слишком хорошо известна милость ваших предводителей, — об их зверствах, жестокостях и насилии над несчастными, попавшими живыми в их лапы, ходят легенды по всему краю!
- Я — посланец не Монфора, а герцога Черная Роза, - высокомерно сказал де Брие, - и, клянусь честью, - все, что говорят о монсеньоре и о его зверствах, — выдумки и гнусная ложь! Что же касается Руссильонского замка… Войдя в него, я увидел во дворе множество людей, — среди них дети, старики, женщины. У вас, как нам прекрасно известно, почти не осталось еды. Люди истощены, они падают с ног от усталости и голода. Говоря — «Мы не сдадимся!» - вы выражаете мнение своё — или их?
      Старый граф поджал тонкие губы. Он тоже, как заметил де Брие , был очень бледен и имел измученный вид. Веки светло-голубых почти выцветших глаз покраснели и опухли, красивые пышные седые усы сейчас как-то скорбно, устало обвисли. Старик явно не спал несколько дней и ночей, подготавливая замок к отражению возможного штурма.
      «Из тех, кто умирает, но не сдается, - подумал де Брие, - да, этот Руссильон—крепкий орешек! Но мы его расколем!»
- Послушайте, господин граф, - вслух сказал он, - у меня есть для вас два послания, которые я должен вам передать. Первое — от вашей старшей дочери Марианны, из замка Монсегюр…
- От Марианны? — недоверчиво переспросил Руссильон.
- Да; несколько дней назад герцог Черная Роза лично присоединился к своему отряду, осаждавшему Монсегюр, и взял его приступом. Теперь замок занят королевскими войсками. Не волнуйтесь, — ни вашей дочери, ни зятю, графу Монсегюр, ни их первенцу не угрожает опасность, в чем вы и сможете убедиться, прочтя послание графини. Если, как я надеюсь, она написала правду, - добавил он.
      Старый граф взял в руки письмо и, посмотрев на печать, вскрыл его. Пробегая глазами строчки, написанные таким знакомым и родным почерком, он несколько раз с силой дернул себя за седой ус, чтобы не позволить пролиться внезапно подступившим слезам.
В письме Марианны говорилось, что Монсегюр действительно захвачен Черной Розой и его отрядом, но что и она сама, и малютка Шарль, родившийся всего два месяца назад, и её муж, раненный в руку при взятии замка, находятся в безопасности; им предоставлено несколько комнат, и с ними хорошо обращаются. В конце послания Марианна умоляла батюшку сдаться на милость короля и его войска, дабы избежать напрасного кровопролития в родном Руссильоне.
     «Монсегюр пал!..Я столько надежд возлагал на него и его воинов! Рассчитывал, что мой зять вот-вот придет на помощь Руссильонскому замку!.. А муж Марианны ранен!—и, может быть, не так легко, как она пишет…И мой внук! Маленький Шарль! Я так и не увидел его ещё из-за этой проклятой войны!»
      «А он сентиментален, этот старик, - размышлял тем временем и де Брие,-хоть и пытается скрыть это. Его дочь Марианна очень на него похожа—такой же чеканный , как на римской камее, профиль, тонкие губы, высокий лоб, голубые глаза. Волосы у графа совсем седые; какого они были цвета в молодости? У старшей его дочери они белокурые. Интересно, а младшие его дочки, действительно, тоже красавицы, как о них говорят?»
Руссильон поднял, наконец, глаза на посланца Черной Розы.
- Откуда мне знать, что это письмо не написано Марианной с приставленным к её горлу кинжалом? Она пишет, что мой зять де Монсегюр ранен в руку…А, быть может, он ранен тяжело—или уже мертв?
- Нет, все это—правда; с ней и с вашим внуком все в порядке; что касается графа де Монсегюр,-то его ранил сам герцог Черная Роза, в честном поединке, в схватке один на один. И после этого люди вашего зятя сложили оружие…
- Его ранил герцог—в честном поединке? Не может этого быть! Де Монсегюр—лучший меч Лангедока!—воскликнул старый граф.
- Ну, а Черная Роза—лучший клинок Французского королевства, а, возможно, и всей Европы, - гордо отвечал де Брие.—Ваше сиятельство, недоверие—плохой советчик…Почему бы вам прямо не взглянуть в глаза реальности? Уже почти все ваши сторонники либо мертвы, либо сдались, либо бежали за границы Франции.. Осталась лишь горстка повстанцев, но и они скоро будут, милостью Божьей, раздавлены…
- Тогда к чему ваш визит, ваши переговоры со мной?—резко спросил Руссильон.—Пусть ваш герцог осаждает замок… или берет его приступом!
- Дело в том, господин граф, что вы—наиболее знатный и уважаемый дворянин в провинции Лангедок. Вы могущественны и богаты. К вашему мнению прислушиваются, с вами считаются. К тому же вы, в отличие от многих бунтовщиков, не изменили нашей святой католической вере. И к вам,—и это самое главное,—у нашего государя особое, отнюдь не враждебное, как вы, наверное, полагаете, отношение. Его величество хорошо помнит вас и ваши прежние заслуги перед французским престолом. Если вы склоните перед королем голову и вновь признаете его законным и единственным своим сюзереном, вашему примеру последуют многие другие… И вот поэтому я и должен вручить вам второе послание—лично от его величества.
- Послание…короля?—изумленно воскликнул Руссильон.
     Де Брие расстегнул золотой замочек на висевшем у него на поясе, рядом с мечом, бархатном футляре, достал оттуда свиток и, благоговейно приложившись губами к большой красной печати, передал его собеседнику.
     Невольно дрогнувшей рукой, не в силах скрыть волнение, старик взял свиток и, сломав печать, прочел содержание королевского послания.
      Затем, ещё более изумленно, он воззрился на де Брие.
- Что же это?—воскликнул Руссильон.—Как же так? Ни слова о моем бунте…о восстании против королевской власти…И потом—это предложение? Должен ли я поверить?
- Обязаны, - серьезно отвечал молодой человек.—Письмо написано пять дней назад в Париже, в королевском дворце, и доставлено лично мною сюда, в лагерь герцога Черная Роза. Монсеньор приказал мне немедленно ехать к вам в качестве парламентера…Вернее, писем государя было два—одно из них предназначалось герцогу, и он отнесся к нему как к повелению, требующему немедленного повиновенияю Что касается письма его величества к вам, граф,-король Людовик продиктовал его мне сам, и мне известно его содержание,-то государь, действительно, не называет вас бунтовщиком, не выражает ни слова неодобрения вашими действиями. Наш наихристианнейший король—само милосердие. Вы полностью прощены,— и главным доказательством оного служит предложение его величества.
- Выдать одну из моих дочерей за близкого родственника Людовика?..
- За одного из его кузенов,-подтвердил молодой человек.
- Но…Но это же огромная честь!—ошеломленно произнес Руссильон.
- Да, вы правы. Ни один из лангедокских вельмож ещё не вступал в такое близкое родство с членом королевской фамилии. И теперь-то, граф, я надеюсь, вы удостоверились, что милость его величества безгранична, и что вы прощены окончательно,- если, конечно, вы не отклоните столь лестное для вас предложение союза.
- И кому же из кузенов короля предназначается рука одной из моих дочерей?
- Герцогу Черная Роза,-отвечал де Брие.
- Но.. разве герцог—кузен короля? — недоверчиво спросил Руссильон.
- Да, мне понятно ваше удивление, граф,-улыбнулся де Брие. — Таинственность, которой окружено имя этого человека, его мужество, сила, жестокость, витающий над его головой ореол неуязвимости; наконец, его маска и белый плащ с черной розой,-всё это вы, вероятно, как человек просвещенный и проницательный, сочли неким дешёвым трюком, желанием какого-то возгордившегося ничтожества (возможно, даже не дворянина) превратиться в человека-легенду, внушающего и черни, и знати безмерный ужас, и способного одним своим видом обратить в бегство врагов.
-Да…что-то в этом роде я и думал,-сказал Руссильон.
- На самом же деле, знайте, что весь этот маскарад вынужденный, что Черная Роза скрывает свое лицо под маской и свое настоящее имя за выдуманным прозвищем совсем по другим причинам. И, когда я назову вам подлинное его имя, — надеюсь, граф, вы сохраните его в тайне ото всех,-вы, полагаю, поймете герцога.-И, наклонившись к уху графа, де Брие прошептал несколько слов, заставивших старика поднять удивленно брови.
- Да, да, я сказал вам чистую правду…Теперь, когда вам все известно,-каков будет ваш ответ на предложение его величества?
     Руссильон опять дернул себя за ус. Он понимал, что дело его партии скоро будет проиграно, соратники, в большинстве своем, либо погибли, либо сдались; к тому же он уже давно начал и сам сомневаться в справедливости этого дела,—слишком много пролилось крови, в том числе и невинной. Да и отец Игнасио, капеллан замка, не раз говорил графу, что бунт против помазанника Божьего—страшный грех, идущий от диавола.
    Да, милость французского государя была безгранична,—его, графа, дочери,-его, взбунтовавшегося против своего короля!—предложить стать женой двоюродного брата его величества! Но гордость и честь старика восставали при мысли о капитуляции--пусть и такой почетной.
    «Не лучше ли и достойнее—идти до конца, не сдаваться и умереть в бою, не посрамив славы и чести моих благородных предков? — спрашивал себя старик, подойдя к одному из окон залы, выходящему во внутренний двор замка. Взгляд его остановился на людях, сидящих и лежащих,—кто—на каких-то тряпках, кто — на голых камнях. Все они, оборванные, измученные и истощенные, были не постоянные обитатели замка, а сбежавшиеся сюда со всех окрестностей крестьяне-вилланы, до смерти напуганные приближением войска герцога Черная Роза и в панике бросившие свои жалкие лачуги и скудные пожитки на произвол судьбы.
    Глядя на этих несчастных , граф понял,—он не сможет отказаться от предложения Людовика. Да, сам он и его немногочисленные воины готовы были сражаться и погибнуть –в бою ли, или под пыткой после пленения,-но эти жалкие людишки, жмущиеся к стенам замка, как слепые щенки к бокам матери-суки?... Ведь они тоже, после взятия Руссильона, станут жертвами, невинными жертвами и, прежде всего,его, своего сюзерена, упрямства и несгибаемой гордости. А его дочери, его любимые четыре дочери? Что станет с ними, когда замок падет?.. Страшно подумать!
- Решайтесь же, господин граф,-нетерпеливо сказал де Брие, как будто прочитавший мысли старика.—У герцога под стенами вашего замка двести человек, прекрасно вооруженных, сытых и рвущихся в бой; а у вас—горстка безумно уставших, голодных воинов. Подумайте, и что будет со всеми этими вилланами; и с вашими дочерьми, наконец, когда Черная Роза захватит замок! Если вы согласитесь на этот союз, одна из ваших дочерей станет кузиной короля, герцогиней и одной из знатнейших и богатейших сеньор Франции; а, если вы откажетесь, - вместо брачной ночи с законным и достойным супругом она же окажется в постели герцога — но уже как добыча, и будет навеки обесчещена! А, быть может, её, как и других женщин в замке, ждет ещё более позорная и страшная участь, и она станет забавой для бойцов Черной Розы…
    Рисуя перед побледневшим графом эти картины, молодой граф был сам себе противен, ибо кривил душой,-он прекрасно знал, какую железную дисциплину поддерживал в своих людях, в отличие от жестокого Монфора, герцог Черная Роза. Монсеньор не позволял ни грабить, ни насиловать,- и любой, осмелившийся на это, немедленно подлежал повешению.
    Но Руссильон, конечно, был уверен, что будет именно так, как сказал де Брие. Старик вздрогнул. Мысль обо всех этих ужасах была невыносима,-но такова была эта безжалостная кровавая эпоха, и граф понимал, что молодой человек вовсе не сгущает краски.
- Я согласен,-хрипло произнес Руссильон.
- Я знал, что вы — человек разумный и внемлете голосу рассудка, а не ложной гордости… Позвольте мне теперь спуститься вниз и приказать трубачу, ждущему на подъемном мосту, протрубить сигнал для герцога Черная Роза. Монсеньор ждет недалеко, в своем лагере, итогов наших переговоров. Звук трубы скажет ему, что мы заключили союз, и герцог тут же явится в замок.
    Старый граф молча кивнул. Де Брие спустился вниз и отдал приказ; и чистый звук трубы далеко огласил окрестности Руссильонского замка.
    Не прошло и пятнадцати минут, как послышался стук копыт и к подъемному мосту подскакало трое всадников. Впереди ехал тот, в ком старый граф без труда узнал герцога Черная Роза—своего недавнего злейшего врага....Врага, который, по прихоти судьбы, совсем скоро должен будет стать мужем одной из прекрасных графских дочерей.

                                         2. Невеста Черной Розы.

…Не узнать герцога, которого, вместе с его союзником, графом Симоном де Монфором, людская молва уже окрестила «Дьяволом Лангедока», было невозможно. Он восседал на вороном, без единого пятнышка, огромном андалузском жеребце. Серебристая кольчуга Черной Розы сияла на солнце так, что слепила глаза; длинный белоснежный бархатный плащ с черной каймой был оторочен по краям и понизу драгоценным горностаевым мехом, и в центре этого плаща красовался вышитый шелком легендарный цветок; серебристый шлем с опущенным забралом украшали черные страусовые перья, красиво колыхавшиеся при каждом движении лошади и всадника.
     Один из сопровождавших герцога оруженосцев высоко держал в правой руке белоснежное знамя с изображением черной розы и загадочным девизом под ним: «Et post Mortem Constantia est»,-которое дальнозоркий граф , понимавший по-латыни, перевел как «Постоянство и после смерти». Второй оруженосец вез герцогский щит с теми же знаками.
    Итак, Черную Розу сопровождали только двое совсем юных подростков; и в этом жесте старый граф с невольными чувствами уважения, благодарности и облегчения увидел и тактичность знатного гостя, и отвагу, и доверие его к своему будущему тестю.
Ведь герцог вполне мог, из опасения быть захваченным графом, явиться к Руссильону с доброй сотней своих людей, которых и негде было бы разместить, и которые бы до смерти перепугали всех, собравшихся под крышей замка.
     Черная Роза со своей маленькой свитой въехал в Руссильонский замок шагом и, когда он оказался во дворе, находившиеся здесь люди, ищущие прохладу от утреннего, но уже палящего солнца в тени крепостных стен, отнюдь не сразу поняли, кто пожаловал в гости к хозяину. Кинув поводья одному из своих юных пажей, рыцарь легко соскочил на землю и, с изящной непринужденностью истинного дворянина перебросив через руку в стальной перчатке подол длинного плаща, последовал за ожидавшим его Бастьеном в залу, где находились старый граф и де Брие.
    Только когда Черная Роза, звеня золотыми шпорами, начал подниматься по лестнице во внутренние покои, собравшиеся во дворе догадались, наконец, что они видели самого Дьявола Лангедока. Трепет ужаса пробежал по телам несчастных; но люди настолько обессилели, что просто вжались в каменную кладку стен замка и стали шепотом возносить молитвы Господу, прося или защитить их, или послать им, по крайней мере, легкую и быструю смерть.
     Между тем рыцарь вошел в залу, которую граф мерил шагами, пребывая в некотором смятении чувств. Сняв шлем, под которым оказалась черная бархатная полумаска, герцог поклонился старику—как равный равному. Руссильон ответил на поклон, невольно подумав, что черно-белое одеяние гостя делает его похожим на фигуру на шахматной доске ( игру эту старик любил, и одна из его дочерей, Мари-Доминик, нередко составляла ему партию в дождливые вечера).
-Приветствую вас в Руссильонском замке, монсеньор герцог…
-Черная Роза,-сказал замаскированный рыцарь, прерывая старика, и добавил, открытой улыбкой прося за это извинения:—Я хотел бы, граф, сохранить свое инкогнито, и прошу вас пока держать мое настоящее имя в тайне ото всех обитателей замка.
     Старик склонил голову в знак согласия.
-Простите меня, монсеньор, но я не смогу принять вас так, как подобает вашему и моему сану. Согласно древнему здешнему обычаю, хозяин замка подает кубок с вином дорогому гостю; но—увы!—бочки в моем погребе опустели. В Руссильоне сейчас слишком много людей, среди них есть больные и даже раненые, и все они мучились от жажды…
-Не извиняйтесь, граф, прошу вас,-отвечал герцог,-я прекрасно понимаю, каково приходится осажденным, и рад, что скоро этому будет положен здесь конец.
Старый вельможа знал стоявшего перед ним человека,-еще несколько лет назад Руссильон часто бывал при дворе и был знаком с большинством знатных дворян королевства.
     «Однако, не скажи мне де Брие его имя, я бы, пожалуй, не узнал его. Эта полумаска…и бородка…он отпустил её, чтобы скрыть нижнюю часть лица,-ведь бороды сейчас при дворе не носят. Одет довольно скромно для своего звания – меч и ножны без украшений, плащ сколот на плече серебряной пряжкой; только золотые шпоры да горностаевый мех на плаще выдают в нем рыцаря самого знатного происхождения.»
    Руссильон сделал знак домоправителю Бастьену, чтобы тот удалился, и они остались втроем—Черная Роза, граф и де Брие.
-Итак,-сказал герцог,-вы приняли предложение короля Людовика, господин де Руссильон?
-Да, монсеньор.
-В таком случае, позвольте мне ознакомить вас с письмом государя ко мне,-ведь речь идет о наших общих интересах,-и рыцарь, сняв перчатку, достал из-за пояса такой же свиток, как тот, что недавно вручил старому графу посланник герцога..
     Его величество был немногословен:
     «Буде граф де Руссильон согласится на свадьбу одной из своих дочерей с нашим кузеном, именующим себя ныне герцогом Черная Роза,-мы повелеваем означенному кузену под этим же именем немедленно сочетаться браком с этою девицей, дабы положить мир и спокойствие в нашей провинции Лангедок и доставить сиим добрым союзом радость и удовольствие нашим Величествам.»
-Как видите, граф, мой августейший кузен весьма краток и недвусмыслен,-не без злой иронии произнес герцог,-а потому давайте приступим сразу к делу. Как мне известно, у вас несколько незамужних дочерей.
-Четверо, не считая старшей, Марианны.
-С нею я знаком; графиня де Монсегюр очень красивая и достойная женщина. Скажите, граф, все ли ваши дочери находятся сейчас здесь, в замке?
-Да, все.
-Могу я узнать их имена и возраст?
-Конечно, монсеньор. Мари-Флоранс, старшая из них,-ей шестнадцать лет, Мари-Доминик—тринадцать, Мари-Николь—десять и Мари-Анжель—восемь.
-И все они носят первое имя—Мари?—недоуменно спросил Черная Роза.
-В честь моей покойной жены, которую я…к которой я был очень привязан. Она была прекрасна и телом, и душой, моя бедная Мари…
-У вас нет сыновей?
-Увы, Господь не дал нам этого счастья. Наша самая младшая дочь, Мари-Женевьева, умерла младенцем, и вскоре после этого скончалась и графиня…-Старик закашлялся и отвернулся, вытирая лицо платком. Герцог слегка нахмурился. «Одни девчонки!» Поняв его мысль, де Брие тихо шепнул ему :« Монсеньор, ведь первенец Марианны—мальчик; надеюсь, что и вы постараетесь с вашею женой!»
-Не будем тянуть с церемонией,-сказал, слегка усмехнувшись словам друга, Черная Роза.—Я должен обвенчаться с вашей дочерью сегодня же вечером; брачную ночь, если вы позволите, мы проведем здесь же, в замке. А завтра на рассвете я со своим отрядом отправлюсь на помощь де Монфору,—на юге ещё остались группы вооруженных бунтовщиков, и графу приходится несладко…Распорядитесь, прошу вас, чтобы капеллан подготовил часовню к обряду.
-Это не долго; отец Игнасио весьма расторопен и исполнителен. Ещё до заката солнца все будет готово. Но вот что касается свадебного ужина…-замялся Руссильон.
-Не беспокойтесь об этом, господин граф,-отвечал герцог.—В моем лагере найдутся и мясо, и хлеб, и дичь, и несколько бочонков отличного вина. Понимаю, что времени немного, и вашим кухаркам не удастся приготовить изысканное угощение для свадебного пира; но, надеюсь, голодным в замке сегодня вечером не останется никто….Ну, а теперь, господин де Руссильон, я бы хотел, наконец, познакомиться со своей невестой.
-Я велю Бастьену привести всех своих дочерей сюда, монсеньор.
-Включая и девочку, которой всего восемь лет?—усмехнулся рыцарь.—Поверьте, это излишне. Вы оказываете жениху большую честь, предоставляя ему право выбора. Но, я думаю, будет разумнее, если вы сами определите, кто из ваших дочерей станет мне наилучшей супругой. Мы находимся в слишком стесненных временем условиях, и я в любом случае за несколько часов не смогу хорошо узнать свою нареченную, тем более—выбрать её из четверых…Говорят, что все ваши девочки очень красивы; и я надеюсь не оказаться в положении библейского Иакова, который вместо прекрасной Рахили получил безобразную Лию.
-Благодарю за высокое доверие, монсеньор,-с поклоном сказал старый граф,-но герцог почувствовал, что отцовская гордость Руссильона задета его последними словами.
     А старик про себя не без горечи подумал: «Ему все равно, на ком он женится,-лишь бы поскорее. Да, желание короля—закон для его подданных…Но эта свадьба скорее похожа на простую случку! Да и животных благородных кровей, бывает, случают не столь быстро…Моя бедная Мари-Флоранс! Не так, совсем не так я хотел выдать тебя замуж!»
      Граф уже сделал про себя выбор,—он пал на его старшую незамужнюю дочь, которой совсем недавно исполнилось шестнадцать. Сейчас старик вдруг вспомнил, как совсем недавно, недели три назад, Гийом Савиньи, юный паж друга Руссильона, барона Дюваля, попросил у него, у графа, руки Мари-Флоранс. Мальчик был ровесником Фло, и не раз Руссильон видел, как эти почти дети гуляли вместе в саду, или сидели на скамье, и Гийом тихо наигрывал что-то на лютне, или читал его дочери книгу…
     Конечно, граф отказал дерзкому мальчишке, который даже не удостоился ещё рыцарского звания, к тому же был беден как церковная мышь, хотя и был отпрыском старинного благородного рода. Руссильон мечтал увидеть Мари-Флоранс и всех своих девочек замужем не за нищими юнцами, а за богатыми владетельными сеньорами.
     Что ж! Его мечты относительно старшей дочери сбылись!.. Но ни гордости за столь блестящую для неё партию, ни радости граф не испытывал. Каково придется его бедной Фло, когда она уже через несколько часов обвенчается с абсолютно чужим человеком, да ещё про которого ходят столь ужасные слухи! А ночью….ночью ей придется разделить с ним ложе…
    Старик встряхнул головой, отгоняя эти тягостные мысли. Он позвонил в серебряный колокольчик и велел явившемуся  Бастьену привести в залу Мари-Флоранс.
     В ожидании своей нареченной, Черная Роза отошел к окну. Не только графа одолевали невеселые мысли. Глядя на бегущие на север белые, похожие на стада барашков, облачка, рыцарь думал: «Какое унижение!.. Меня, двоюродного брата короля Людовика, богатейшего вельможу Франции, женят, не спрашивая моего согласия, как последнего бесправного виллана!.. Женят на какой-то незнакомой девице, которую я никогда не видел и не люблю, и с которой отныне до конца своих дней буду связан неразрывными узами! Мари…Мари, Мари! Все дочери графа носят это имя! Как зовут ту, которую позвал мой будущий тесть? Какая разница!—Он горько усмехнулся.-Склони покорно голову перед королевским рескриптом! О, я догадываюсь…и даже знаю, кто стоит за насмешливыми строками этого послания! Не мой кузен король Людовик, нет… а прекрасная, черноволосая Бланш! Она одинаково неистова и в любви, и в ненависти! Жестока месть отвергнутой женщины; и жестока вдвойне, если эта женщина—французская королева! Ей мало того, что я уже испытал из-за её безумной страсти; ей мало того, что я прячу свое лицо под этой маской, как прокаженный; мало того, что вместо гордого имени своих предков скрываюсь под вымышленным прозвищем....Теперь она решила меня насильно женить !...Впрочем,-и тут герцог невольно улыбнулся,-к твоей досаде, прекрасная Бланш, mon Droit de cuissage*   никто не посмеет у меня отнять!»
     Но тут послышался легкий шорох женского платья, и рыцарь обернулся. В залу вошла высокая стройная девушка, и это была, без сомнения, его невеста. Герцог не ожидал, что она явится так скоро,—прошло не более пяти минут,-воистину пример дочернего послушания!
     На девушке было платье темно-вишневого палермского шелка с высоким стоячим воротником, выгодно подчеркивавшем её  стройную гибкую шею; платье это облегало фигуру и лишь от бедер ниспадало красивыми складками. Стан юной графини был перевит серым поясом, расшитым бисером. Из украшений на Мари-Флоранс было лишь серебряное распятие на груди, висевшее на серебряной же длинной цепочке. В руках девушка держала книгу и, хотя внешне была спокойна, пальцы её, как заметил герцог, нервно сжимали тисненый золотом корешок.
   Что касается внешности его невесты,—она была гораздо красивее своей старшей сестры, и Черная Роза уголком глаза заметил, как невольно отвисла челюсть у его соратника и друга Анри де Брие, когда девушка вошла в залу.
     При первом взгляде, брошенном на дочь Руссильона, можно было сказать просто:«Рыжая!» Однако, это было не совсем—вернее, совсем не так! Кожа её была чиста и бела как алебастр—и, что совсем не характерно для рыжеволосых,-ни одной веснушки! Уже цвет кожи был редкостью для уроженки южной провинции Лангедок  Хотя сейчас, как заметил Черная Роза, эта белизна носила немного голубоватый оттенок,—графиня была очень бледна.
    Чуть волнистые волосы необычайно красивого медного цвета, отливавшие в лучах светившего в окна солнца как благородное старое золото, были приподняты на затылке и связаны в тугой узел, уложенный в расшитую бисером сетку. Они были так густы, что гордая посадка чуть откинутой назад головки девушки была, казалось, вызвана тяжестью этой массы волос.
   Для своих шестнадцати лет Мари-Флоранс была совершенно сложена,—высокая и полная грудь, довольно широкие бедра, и – при этом—настолько тонкая талия, что герцог легко мог обхватить её своими пальцами. Возможно, его будущая супруга была немного худощавее, чем должно; но, как тут же напомнил себе рыцарь, и бледность, и худоба графини объяснялись долгой осадой замка и тем, что все его обитатели, похоже, без исключения, страдали от голода.
    Держалась девушка очень прямо, и в её плавных и грациозных движениях были гордость и поистине королевское величие. Да, она была для него достойной женой, и она была само совершенство,-и Черная Роза почувствовал, как быстрее забилось его сердце, и кровь забурлила в жилах;-его невеста, действительно, была прекрасна и желанна!
    Лишь на мгновение, войдя в залу, красавица подняла глаза на отца и двух рыцарей, стоявших рядом. Очи её были темные, кажется, карие,-герцог не успел разглядеть, ибо девушка тут же опустила их долу, прикрыв длинными густыми, темными, как и соболиные брови, ресницами.
   «Догадывается ли она, зачем позвал её отец?—подумал Черная Роза.—Она взволнована…но не испугана, даже моим «ужасным» видом. Возможно, домоправитель графа предупредил её, что у отца гости, и сказал, кто они.»
-Моя возлюбленная дочь,- высокопарно начал Руссильон,-я хочу сообщить тебе необычайную и счастливую…-тут он откашлялся,-новость. Наш всемилостивейший король Людовик, недаром прозванный Львом, ибо он соединил в себе и силу, и храбрость, и великодушие этого благородного зверя,-примирился со мною и даровал мне полное свое прощение…
    Девушка не выразила ни малейшей радости, тихо пробормотав лишь: «Счастлива слышать это, батюшка.»
-И это ещё не все, дочь моя; в своем великодушии наш государь не только простил меня, но и выразил желание заключить союз между своим близким родичем и одной из моих дочерей. Знай же, что стоящий перед тобой рыцарь—кузен короля, и что я выбрал ему в жены тебя, как достойнейшее из своих чад…
    Она опять на секунду подняла глаза—и, как показалось Черной Розе, с надеждой посмотрела на красивого золотоволосого де Брие.
    «Ещё бы!—горько усмехнулся про себя герцог.-Не только мое имя внушает ужас! Моя маска, как всем кажется, скрывает жуткое уродство или безобразные шрамы! Ну ничего… До ночи осталось совсем недолго. И, если перед всеми я вынужден носить эту маску,-в постели я её сниму. И тогда эта надменная красавица увидит, что, если я и не смазлив, как герой какого-нибудь рыцарского романа, то и не уродлив, как сатир!»
     Граф между тем закончил свою речь словами:
-Итак, дочь моя, сегодня ты станешь женою герцога Черная Роза!
     Девушка пошатнулась, как будто её ударили. Де Брие тут же бросился к ней и, поддерживая её за талию, сказал:
-Позвольте помочь вам, прекрасная графиня! Идемте сюда, к окну, здесь прохладнее, присядьте на скамью…-Ухаживая за дочерью Руссильона, он тем не менее бросил насмешливый и торжествующий взгляд на герцога—« Я первый коснулся её!»
  ...Когда-то, будучи ещё подростками, в Париже, они нередко забавлялись, пугая в сумерках по вечерам одиноких молодых горожанок, доводя бедняжек чуть не до обморока.Друзья выскакивали перед ними из темных закоулков на узких парижских улочках, с криками и диким хохотом. При этом юноши заключали между собой пари: кто первый подбежит и прикоснется к незнакомке. Но однажды эта вполне невинная, как им казалось, шалость, чуть не привела к трагедии,—напуганная ими девушка бросилась бежать и едва не попала под  лошадь проезжавшего мимо на полном скаку  всадника… Черная Роза вспомнил, как он выхватил несчастную (и, что удивительно, тоже рыжеволосую) девушку прямо из-под копыт; вспомнил, как они с Анри, оба белые, с трясущимися руками, принесли бедняжку в ближайший кабачок…
     Там её, потерявшую сознание, привели в чувство. Когда она рассказала, что с ней произошло, герцог—глупый мальчишка!—вытащил кошелек с золотом и протянул девушке. Он не ожидал, что его поступок вызовет такую бурю! Собравшееся в кабачке простонародье набросилось на него и де Брие, и они еле унесли тогда ноги.
    Этот случай сильно потряс тогда юного герцога. Он понял, как, порой, невинная шалость или бездумная прихоть могут привести к необратимым и трагическим последствиям. И ещё—он дал себе слово: никогда не причинять зла женщинам, к какому бы социальному слою они не принадлежали, будь это аристократки или простые крестьянки.
     
    Воспоминания на минуту отвлекли Черную Розу от его невесты, вокруг которой, между тем, хлопотали де Брие и её отец. Девушка теперь совершенно пришла в себя. Она сидела на скамье у окна, все так же опустив глаза и прижимая к бурно вздымающейся груди свою книгу, словно это был некий щит, способный оградить её от ужасной действительности.
     Герцог решил, что он должен тоже подойти к своей нареченной и попытаться успокоить её. Приблизившись к ней и низко поклонившись, он ласково спросил:
-Сударыня, вам уже лучше?
     Она молча кивнула.
-Она почти не спала и почти не ела несколько дней,-сказал старый граф,-все время проводила на коленях в часовне, молясь за замок и его обитателей ...
      При этих словах, заметил герцог, легкая краска выступила на бледных щеках девушки.
Возможно, ей было стыдно за проявленную ею слабость; рыцарь решил отвлечь её и спросил, указывая на книгу:
-Что вы читаете, сударыня?
     Она, опять же не говоря ни слова, повернула к нему книгу,-это было Евангелие. Герцог услышал, как де Брие тихо фыркнул за его спиной.
-Моя дочь-набожная католичка,-произнес немного задетый этим смешком Руссильон.-Надеюсь, такая же ревностная, как и вы, господа!
-Конечно, конечно, господин граф,-сдерживая улыбку, примирительно заверил его Черная Роза.
     Монашка!.. Ничего, став его женой, она быстро позабудет про молитвы и забросит свое Евангелие. Он покажет ей другой мир-мир плотских удовольствий и безграничных наслаждений, которые, судя по всему, она считает сейчас смертными грехами.
   А юная графиня по-прежнему смотрела не на жениха, а куда-то вниз.
-Взгляните же на меня,-попросил он,-поверьте, я не так страшен, как вы, наверное, вообразили...Смелей!
    Она сделала над собой видимое усилие, закусила губы и-подняла голову, жестом какой-то гордой отчаянности, что необычайно ему понравилось,-и посмотрела прямо ему в лицо.
     О, Боже! Глаза у неё были глубокого—не голубого, а синего цвета, огромные и прекрасные!
   "Как васильки..."-подумал герцог, сам удивившись такому  буколическому сравнению; он любил поэзию и даже сам сочинял стихи, но полгода, проведенные в Лангедоке, в ужасных сражениях и безжалостных кровавых схватках,  давно выветрили из его головы всю лирику.
      А эти васильковые глаза смотрели на него,—но нет, не с ненавистью, не с ужасом, не с презрением,-в них были безграничное, глубочайшее горе и безысходность, и они поразили рыцаря в самое сердце.
    Между тем в залу быстрым шагом вошла полная женщина средних лет с добродушным и открытым лицом. Это была кормилица и служанка графини, за которой Руссильон послал Бастьена.
    Неловко поклонившись графу и рыцарям, женщина подошла к своей госпоже, которая тут же, как за спасательный круг, схватилась за её руку.
-Элиза,-сказал Руссильон,-Мари-Флоранс сегодня выходит замуж...
    При этих словах служанка вытаращила глаза и открыла было рот, чтобы что-то произнести или возразить,-но юная графиня крепко, до боли сжала ей руку и быстро проговорила:
-Элиза, я хотела бы вернуться в свою комнату!
-Конечно, моя голубка,-по-деревенски растягивая слова, с сильным окситанским* акцентом сказала кормилица.
    Граф же продолжал:
-Церемония состоится в нашей часовне. Приготовь для Мари-Флоранс свадебное платье её матери и помоги ей одеться и причесаться. Венчание начнется перед закатом...
    Когда его невеста со служанкой оставили их, герцог обернулся к Руссильону .Он никак не мог забыть того единственного взгляда, которым наградила его прекрасная графиня. Это отчаяние, это безмерное горе могли объясниться лишь одним,-девушка любила другого!
-Граф,-сказал Черная Роза,-хотя мы и мало знакомы с вами, но мне кажется, что вы-прекрасный и любящий отец, желающий счастья своим дочерям.
-Надеюсь, что это так, монсеньор; конечно, для девочек была ближе мать, но после её кончины я, как мог и как умел, старался заменить её им...
-И они поверяют вам свои чувства, склонности и желания?
-Ну,-отвечал немного смущенный этими вопросами старик,-мои девочки слишком юны, чтоб иметь какие-то особые желания и склонности. Но вот когда моя старшая дочь, Марианна, увидела на турнире графа де Монсегюр, она в тот же день сказала мне, что хотела бы стать его женой; надеюсь, и остальные дочери были бы так же откровенны...
-Будем говорить без обиняков,-сказал герцог,-мне показалось, что обморок графини был вызван не длительным постом и истощением; она так тяжело перенесла известье о нашем браке потому, что питает к кому-то сердечную склонность. Время еще есть, и возможно все исправить,-ведь у вас имеются три другие дочери, и я готов жениться на любой из них.
-Благодарю за откровенность, господин герцог, и за то, что вам небезразличны чувства Мари-Флоранс; но вы ошибаетесь. Я уверен,-и готов в том поклясться,-что она никого не любит...( тут старик неожиданно опять вспомнил про Гийома Савиньи, но сказал про себя: "Что за ерунда? Детская привязанность, дружба, не более!") и сердце её  свободно. Впрочем, если вы настаиваете...Я переговорю с отцом Игнасио-это священник и духовник моей дочери; если даже от меня у неё есть тайны, то своему духовному отцу она доверяет всё.
     Черная Роза задумчиво кивнул головой.
     Они обсудили с графом еще оду важную тему,-ту, которая обычно поднималась первой при брачном соглашении,-размеры приданого Мари-Флоранс. Несмотря на то, что герцог был несметно богат, он с интересом выслушал, что дает за его будущей женой Руссильон. В эту кровавую жестокую эпоху, когда то и дело вспыхивали войны или эпидемии, уносящие тысячи и десятки тысяч жизней, когда даже короли не чувствовали себя в безопасности на своих тронах,-в эту эпоху бескорыстие не считалось большой добродетелью. Вступая в брак, даже очень богатые люди стремились приумножить то, что имели, думая не только о себе, но и о своих потомках, для которых земли, замки и поместья станут гарантами власти, могущества и безопасности.
     Дочь графа приносила Черной Розе два замка, обширные владения на юге Лангедока и плодородные земли Минервуа и Люнеля.
-Я сейчас же велю отцу Игнасио, -он у меня прекрасный секретарь-составить все бумаги, и передам их вам после венчания,-сказал граф.-А также распоряжусь о подготовке часовни к обряду...Не угодно ли вам, монсеньор, будет ещё что-нибудь?
-Я пока пошлю графа де Брие в мой лагерь за снедью и вином для свадебного пира. Поскольку мы заключили союз, ваше сиятельство, осада замка снята, и Анри передаст это моим людям. Вы же можете сообщить радостную новость обитателям замка и всем, кто нашел здесь приют; они могут вернуться в свои дома и никто не задержит их и не причинит им вреда. Если же кто-то захочет остаться на праздник-добро пожаловать! Мой союз с вашей дочерью-отнюдь не тайный, хоть я и вынужден буду по-прежнему носить пока маску и венчаться под именем Черной Розы, как приказал король. И, чем больше человек станут свидетелями этого бракосочетания , тем быстрее новость о нем разнесется по окрестностям и скоро облетит весь край. Лангедок должен знать, что граф де Руссильон-снова верный подданный короля!
      Руссильон наклонил голову в знак согласия.
-Я оставлю вас пока, господа, но скоро вернусь.
      Когда он удалился, герцог спросил де Брие:
-Ты все понял, Анри? Мои люди должны немедленно снять осаду и выпустить из Руссильона всех, кто этого пожелает!
-Конечно, монсеньор,-с улыбкой подтвердил молодой человек,-я полечу, как на крыльях! Все передам, и привезу и мясо, и дичь, и вина...Только смотрите, как бы ваша красавица-невеста не объелась после столь долгого поста и не подпортила вам первую брачную ночь, мучаясь животом.
      Черная Роза улыбнулся. Никому, кроме своего друга, он бы не позволил столь дерзкой шутки.
      Де Брие направился к двери, но, уже открыв её, обернулся опять к герцогу.
-Да, и ещё...На вашем месте я бы все же взглянул и на остальных дочерей графа...
-Зачем?
-Согласно законам логики, если Мари-Флоранс гораздо красивее своей старшей сестры Марианны,-то самой прекрасной должна оказаться младшая дочь Руссильона, которой сейчас восемь лет!

*mon Droit de cuissage (право первой ночи, фр.)
* Окситания - область, включающая юг Франции (Прованс, Дром-Вивере, Овернь, Лимузен, Гиень, Гасконь и Лангедок), часть Испании и Италии, где говорят на окситанском языке

                                      3.Ссора и поединок.

  …Пока в зале замка происходила описанная выше сцена, во дворе его развивались события ещё более драматические.
     Как уже было упомянуто, герцог Черная Роза приехал к Руссильону в сопровождении двух пажей-оруженосцев, которые, пока шел разговор их господина с графом, остались во дворе замка.
    Это были подростки, а скорее мальчики, лет тринадцати; один-- тот, что вез знамя герцога, коренастый голубоглазый блондин, судя по всему, нормандец; второй-истинный сын Лютеции*, худощавый и верткий, кареглазый и черноволосый.
     Оставшись вдвоем, пажи, не слезая с коней, осмотрелись кругом, но не нашли ничего, достойного их внимания, кроме нескольких десятков крестьян с изможденными лицами, жмущихся к стенам.
    Солнце меж тем пекло вовсю; наступило самое жаркое время суток. Парижанин воскликнул наконец:
-Черт меня побери! В этом замке совсем не соблюдают законов гостеприимства! Я хочу пить, и хочу, чтоб мне принесли вина, и самого лучшего!
-А жареную пулярку не хочешь?-протянул с ухмылкой нормандец.-Ты что, не видишь, Жан-Жак, что люди здесь истощены, как голодные собаки?
     Он спрыгнул с коня и, бережно свернув знамя с черной розой, прислонил его к стене. Затем снял плащ и, расстелив на камнях, уселся на него.
-Ну и жара!..Я, пожалуй, вздремну,-сказал он.
    Второй оруженосец остался сидеть на лошади. Он был одет весьма модно, элегантно и даже роскошно,-поверх алого цвета верхней рубашки-котты с узкими рукавами, на которых были нашиты золотые пуговицы, на Жан-Жаке был парчовый плащ-сюрко ярко-бирюзового цвета, расшитый золотым позументом. На голове его была зеленая шапочка, украшенная фазаньими перьями, приколотыми драгоценной сапфировой брошью. На поясе вместе с мечом у него висел кинжал с серебряной рукоятью в ножнах, украшенных драгоценными камнями. По-видимому, юноша был отпрыском богатого рода.
      Так как делать было нечего, Жан-Жак вытащил из ножен свой кинжал и, с нежностью проведя пальцем по острому лезвию, начал тренироваться, перебрасывая его из одной руки в другую, стараясь делать это как можно быстрее.
-Ну и ловко у тебя получается!-сказал ему, зевая, нормандец.
-Я упражняюсь каждый день, Жерар,-отвечал ему Жан-Жак.-Одинаково хорошо владеть оружием обоими руками очень важно для рыцаря, особенно в пешем поединке! Ты ленив и неуклюж, а я когда-нибудь стану таким же непобедимым рыцарем, как монсеньор герцог!
-Ну, это вряд ли...Монсеньор учился и у итальянцев, и у испанцев,-а они, как говорят, лучшие мастера!
-Недавно герцог показал мне один прием... Смотри! Надо вот так перебросить клинок из правой руки в левую...и вот так нанести удар! Здесь все дело в быстроте и неожиданности для противника! Монсеньор сказал, что этому удару он научился у одного венецианца, и что мало кто сможет отразить его.
-Да, хитроумно,-снова зевнув, сказал его товарищ. Он уселся поудобнее, прислонился головой к древку знамени и закрыл глаза.
     Жан-Жак продолжал свою тренировку; но неожиданно его внимание отвлекла странная процессия, показавшаяся из-за угла крепостной стены.
      Впереди с важным видом шли две белокурые девочки в одинаковых  голубых платьицах, лет десяти и одиннадцати; одна из них несла в руке длинную палку, к верхушке которой были привязаны за лапки пять голубей со свернутыми шеями. За девочками шествовали трое мальчишек- подростков, одетых в домотканые льняные рубашки и штаны, изрядно перепачканные грязью; на поясе у каждого мальчика в веревочных петлях болтались заостренные палки, отдаленно напоминающие мечи; на голове одного из подростков была шапочка с петушиными перьями и, в отличие от своих босых приятелей, он был обут в  сапожки из  мягкой белой кожи.
    Все трое имели весьма победоносный и гордый вид. За ними следовала толпа детей, от трех до десяти лет, одетых совсем в лохмотья, смеющихся и галдящих, как стайка воробьев.
-Николь и Анжель!-звонко крикнул мальчик в шапочке.-Несите эту великолепную дичь на кухню, и пусть старуха Жанна немедленно зажарит её! И скажите ей, чтоб вам она дала по два крылышка, мои маленькие ангелочки!
    Девочки с голубями, а за ними остальные детишки бросились к кухне. Подростки, смеясь, смотрели им вслед.
-А я хочу грудку,-произнес, облизываясь, один из них, самый рослый парень.
-Ну уж нет, Пьер!-живо возразил ему мальчик в шапочке.-С чего бы, черт тебя возьми, тебе получать самый лакомый кусок?
-А кто вам напомнил, что на заднем дворе, где сложили поленницу, был месяц назад рассыпан мешок с пшеницей, и надоумил вас разобрать её и найти зерна, чтобы приманить голубей?
-Верно; но  ведь трудились-то мы там  все вместе, и здорово, кстати, перепачкались!-рассудительно сказал  второй паренек, очень смуглый и щуплый.-К тому же, если бы мы решили  стрелять по голубям из лука, как  хотели вначале, мы подбили бы одну, ну -двух птиц, а остальных бы спугнул; а идея Дом взять сеть и накинуть на голубей сверху оказалась просто гениальной!
-Смерть Христова, Филипп,-сказал мальчик в шапочке.-Кто бы мог подумать, что сворачивать шеи этим милым птичкам окажется таким приятным занятием! -И он плотоядно улыбнулся.
-Ну, не грудку, так хоть крылышко,-не сдавался рослый Пьер.-Я это заслужил, Дом!
-В замке полно детей гораздо младше тебя, и есть они хотят не меньше!-жестко ответил ему мальчик по имени Дом-хоть и самый низкорослый, именно он, судя по всему, главенствовал в этой компании. Немного смягчившись, он добавил:-Не переживай, Пьер! Скоро мы все наедимся вдоволь! Осада не продлится долго! Сегодня утром я слышал, как мой отец сказал Бастьену, что он с часа на час ждет подкрепления из Монсегюра! А граф Монсегюр-самый сильный ,ловкий и отважный воин в Лангедоке! Он разобьет проклятую Черную Розу, отрубит этой скотине голову и водрузит её над воротами Руссильона!-И синие глаза этого дерзкого юнца сверкнули холодной ненавистью.
-Аминь!—с надеждой ответили его приятели.
    И тут мальчик в шапочке оглянулся -и увидел оруженосцев герцога-спящего Жерара и Жан-Жака, который все ещё сидел верхом и, поняв, что его заметили, опять принялся играть со своим кинжалом.
-Откуда, черт возьми, взялись эти двое? Ведь замок осажден,-сказал Дом,-и что это ещё за разряженный попугай?
      И вся троица с удивлением уставилась на Жан-Жака, делавшего вид, что не обращает на них никакого внимания. Если бы он понял, что сказал про него и про его господина мальчик в шапочке, то вряд ли стерпел бы такое оскорбление,-но подростки говорили на окситанском языке, неизвестном ему- жителю центральной Франции. -Когда мы ловили голубей,-сказал смуглый Филипп,-я слышал звуки трубы. Наверное, в замок явилось посольство...
     А Дом, между тем, увидел коня Черной Розы.
-Кровь Господня!-воскликнул он в восхищении.-Что за красавец!
-Да, таких коней и на графской конюшне не сыщешь,-согласился Пьер.
-Такой жеребец самому королю впору!-выразил свои чувства и Филипп, которому само его имя должно уже было внушать любовь к лошадям.
     Дом между тем продолжал с видом знатока рассматривать коня.
-Надо выяснить, кто же на нем приехал,-наконец, решил он,-спрошу у этого разряженного пугала.
      И, подмигнув приятелям, он подошел к лошади, на которой сидел Жан-Жак, и обратился к пажу с весьма вежливой речью, перейдя на прекрасный французский язык:
-Приветствую вас в Руссильонском замке, добрый господин! Не будете ли вы так любезны сказать, кому принадлежит этот великолепный жеребец?
     Жан-Жак с презрительным удивлением воззрился на дерзкого мальчишку-деревенщину, который умел, однако, так изысканно выражаться. У юнца было загорелое веснушчатое лицо, на котором ярко сияли большие синие глаза в обрамлении длиннющих ресниц; из-под его шапки выбивались спутанные рыжие кудри.
      Нос и подбородок Дома были испачканы засохшей грязью; рукава рубашки закатаны , и на правой руке от запястья до локтя тянулся свежий, только начавший заживать порез.
Держался этот мальчишка непринужденно, а за его видимой почтительностью оруженосцу герцога почудилась скрытая насмешка.
      Но восхищение жеребцом Черной Розы было, несомненно, искренним; и Жан-Жак сказал, не отвечая, впрочем, на приветствие:
-Это конь моего господина, монсеньора герцога Черная Роза. Его зовут Сарацин.
      Паж никак не ожидал, что слова его вызовут такой эффект: рот юнца вдруг исказился, лицо побледнело так, что даже веснушки на нем стали серыми; он судорожно схватился рукой за длинную палку на поясе и, задыхаясь от злобы, воскликнул:
-Что?!!! Смерть Христова! Не может быть! Это ложь!
     Неожиданная ярость этого деревенского простофили, видимо, насмешила Жан-Жака. Но он не привык, чтобы его слова ставили под сомнение.
-Кто посмел сказать, что я лгу?-надменно произнес он и, соскочив с коня, подошел к своем спящему в обнимку с о знаменем товарищу, выхватил последнее из его рук и, развернув, продемонстрировал Дому герб и девиз Черной Розы.
-Et post Mortem Constantia est...-прочитал мальчишка, к изумлению Жан-Жака, по-латыни и тут же перевел на французский:-И после смерти...постоянство...-Он недоверчиво поднял свои потемневшие синие глаза на все еще спокойного пажа, как бы не в силах осознать происшедшее. Но вдруг ярость Дома прорвалась с новой силой; не в силах справиться с собой, он с невнятным криком выхватил из веревочной петли на боку свою заостренную палку-и рубанул наотмашь по герцогскому знамени.
     Бархатная ткань с треском порвалась,-так силен был удар,-и стяг расстелился на камнях двора; черная роза и девиз герцога оказались под ногами Дома, и он стал с ненавистью топтать эти загадочные символы своими белыми сапожками.
-Ты ...что ты делаешь, гнусный мерзавец?!!-закричал ошарашенный Жан-Жак, оцепеневший в первую секунду от неожиданности и растерянности. Его товарищ Жерар, проснувшийся , но еще не совсем пришедший в себя, с выпученными глазами и открытым ртом смотрел на поругание гордого стяга Черной Розы. Пьер и Филипп тоже стояли не двигаясь, видимо, изумленные этой дикой выходкой своего друга.
-Вот, вот и вот!-крикнул Дом, топча бархат своими сапожками.-Вот так надо поступать с теми, кто грабит, насилует и убивает невинных! -Он был в полном исступлении.- И ваш подлый герцог, и вы-все вы грязные собаки, и вас надо повесить на первом же столбе!
-Ах... ах ты, скотина!-побагровел от бешенства Жан-Жак.-Ты слышишь, Жерар?.. Ты слышишь, что эта свинья сказала о монсеньоре?
      Но взгляд тугодума Жерара был прикован к несчастному куску бархата, превратившемуся, благодаря стараниям Дома, в грязную тряпку. Ещё никогда герб Черной Розы не подвергался такому беспримерному унижению!
-О всемогущий Боже!-в ужасе пробормотал нормандец,-герцог убьет меня за знамя...
…Наконец, Жан-Жак вышел из ступора. Судорожно схватившись за рукоять меча и наполовину  вытащив его из ножен, он бросился на Дома с криком:
-Сейчас я вгоню эти слова прямо в твою гнусную пасть!
…А тот и не собирался отступать. Размахивая своей деревянной палкой, он, по-видимому, пребывал все еще в состоянии слепого бешенства и не осознавал, что в руках у него не настоящее оружие, и что одного удара стальным клинком будет достаточно, чтобы разрубить напополам и палку, и его самого. Друзья Дома бросились ему на помощь, также достав свои почти игрушечные"мечи".
     Но тут и Жерар все-таки опомнился. Зная ловкость и силу юного парижанина, он не сомневался, что тот легко одолеет всех троих. Он схватил друга за рукав и крикнул:
-Жан-Жак!.. Что ты делаешь! Ты же убьешь их!
      Возможно, это не остановило бы оруженосца герцога; но новое соображение пришло ему в голову. Он вдруг вложил свой меч обратно в ножны и с невыразимым презрением посмотрел на довольно жалкую троицу с деревянными палками в руках.
-Ты прав, Жерар,-сказал он,-негоже благородному дворянину пачкать свой меч этой грязной кровью...Но граф де Руссильон узнает о том, что сделали его  сервы*, и их засекут до смерти!
-Это кого ты называешь  сервом ?-вдруг взвился Дом.-Я-Доминик де Руссильон!.. Мой отец-граф Шарль де Руссильон!
-Сын графа?...Скорее, графский ублюдок,-ухмыльнулся Жан-Жак.
-Ах ты подлец!-закричал Дом и, вырвавшись из рук друзей, которые пытались остановить его, подбежал к пажу герцога и наотмашь ударил его по лицу, -да так, что кровь хлынула из носа Жан-Жака на его бирюзовое сюрко.
-Ну, мерзавец...Ты мне за все это дорого заплатишь!-зарычал разъяренный оруженосец.
Казалось, вид крови привел Дома в чувство; он неожиданно успокоился и уже довольно спокойно повторил, прибавив формулу, обязательную для рыцарского поединка:
-Я-Доминик де Руссильон. Я клянусь честью, что четыре поколения моих предков были свободными людьми. И я тебя вызываю сразиться со мной!
      Наблюдавшие поначалу эту сцену крестьяне давно уже попрятались кто куда, боясь попасть под руку разгневанным господам, -и на дворе замка никого теперь не осталось, кроме Дома, его двух друзей и пажей герцога.
    Слова Дома прозвучали в полной тишине и вдруг отрезвили всех пятерых подростков. Тяжело дыша, веснушчатый мальчишка и размазывающий по лицу кровь из носа парижанин мерили друг друга угрюмыми взглядами.
-Я принимаю твой вызов, Руссильон,-наконец, сказал Жан-Жак.-И, клянусь Спасителем, ты не увидишь сегодня заката солнца!
     Он обернулся к Жерару:
-Дай ему свой меч. Деревяшкам не место на настоящем поединке!
      Пьер и Филипп в это время что-то шептали на ухо Дому, который яростно мотал головой.
-Это сумасшествие, Доминик!-наконец, воскликнул Филипп.-Я немедленно скажу все графу!
-Только попробуй!-сверкнул на него глазами мальчик.-И нашей дружбе конец навсегда!
-Что ж, господа,-сказал он Жерару и Жан-Жаку,-здесь, на дворе, драться неудобно,-нас могут увидеть и помешать нам. Но на крепостной стене есть прекрасное место. Там ровная широкая площадка, подходящая для нашего боя. Предлагаю пойти туда.
     Жан-Жак кивнул; но его друг сказал:
-А как же конь герцога и наши лошади?
-Поскольку нас трое, а вас всего двое, будет честным, если здесь останется один из моих друзей,-промолвил Дом.-Пусть Пьер посторожит лошадей, пока мы... пока не вернется тот, кто победит,-мрачно закончил он.
-Справедливо,-сказал Жан-Жак.—И если твой друг, Руссильон, захочет помочь тебе и вступить в схватку,-Жерар возьмет его на себя!
-Но у меня же не будет меча!-возразил нормандец.
-Я дам тебе свой кинжал, а ты дашь свой другу Руссильона. В таком случае вы будете одинаково вооружены, так же как и мы.
      И четверо мальчиков направились к лестнице, ведущей на крепостную стену.
      Пока они поднимались по крутым ступеням наверх, идущие впереди Дом и Филипп вели между собой разговор на окситанском языке.
-Одумайся, Дом, остановись!-сказал очень бледный Филипп.-То, что ты делаешь,-безумие! Оскорбление нанесено тобой и, возможно, если ты извинишься...
-Извиниться? Кровь Господня! Да никогда в жизни! Я могу повторить тысячу раз все, что было сказано мною! Герцог Черная Роза-чудовище, монстр, заливший вместе с Монфором кровью невинных весь Лангедок! Он -убийца, насильник женщин и детей, гнусная, омерзительная скотина! И эти двое вполне под стать своему господину...
-О Боже, если бы я остался с лошадьми...-пробормотал как бы про себя Филипп.
-Да, я прекрасно знаю, что ты бы сразу бросился к моему отцу. Поэтому внизу и остался Пьер,-он-то не предаст меня, как сделал бы ты.
-Послушай, Дом. Этот оруженосец выше тебя и явно сильнее...И потом, потом- он...он...
-Ну, договаривай!-гневно промолвил Дом.—Он -мужчина, ты это хотел сказать? А кто я? В его глазах я - жалкий мальчишка, деревенский увалень, умеющий размахивать только деревянной палкой! Но я заставлю его изменить обо мне мнение! Он не знает, что мой отец давал мне уроки с трех лет, не знает, что я и с вами каждый день упражняюсь по нескольку часов...Не знает, что сам граф де Монсегюр-лучший меч Лангедока!-сказал, что я-достойный для него противник, и что только мужской силы не хватает моим рукам ,а в ловкости и проворстве мне нет равных!
-О чем это они там переговариваются?-спросил Жерар Жан-Жака.
-Видимо, совещаются, какую тактику выбрать в поединке,-насмешливо отвечал его друг.-Щенок, конечно, не трус. Но вряд ли этот деревенщина знает больше пяти самых простых приемов! Вот увидишь,-я уложу его на первой же минуте! И, на крайний случай,-прибавил он с кровожадной радостью,-у меня есть ещё венецианский удар монсеньора!
-Жан-Жак! Убивать сына графа де Руссильон, в его собственном замке... это очень плохо пахнет!
-Ты что, не помнишь, что говорили монсеньор и граф де Брие о Руссильоне? У него нет сыновей, одни дочери!
-Тогда... тогда как же этот мальчишка называет себя графским сыном...и как ты ему поверил? Ты же не можешь драться неизвестно с кем!- недоумевающе воскликнул Жерар.
-Ты не понимаешь, простак? –Ухмыльнулся парижанин.- Этот щенок-графский ублюдок, прижитый им от какой-нибудь замковой потаскухи! И, голову даю на отсечение, у Руссильона он не один-наверняка, целая дюжина.  Так что невелика потеря. А я решил все-таки биться с ним, потому что он, во-первых, страшно оскорбил меня и монсеньора, и, во-вторых, в этом юнце все-таки течет графская кровь-пусть и наполовину!
    Но вот мальчики вышли на площадку, о которой говорил Дом. Она была прямоугольная, около двадцати туазов* длиной и десяти-шириной,  и представляла идеальное место для предстоящего поединка. С площадки открывался чудесный вид на цветущие отроги Пиренеев; слева высилась башня донжона, которая служила жилищем уже нескольким поколениям Руссильонов. На площадку выходило всего одно окно, и оно привлекло внимание Жан-Жака.
-Что это за окно?- подозрительно спросил он.-Нас могут увидеть оттуда.
-Это окно комнаты моих младших сестер, Мари-Николь и Мари-Анжель,-отвечал Дом.-Они сейчас на кухне , где кухарка жарит голубей, и не скоро вернутся к себе.
      Жан-Жак успокоился. Он снял свое сюрко и бережно сложил его на камнях парапета, оставшись в своей алой рубашке-котте,  рукава  которой он засучил выше локтей. Затем, опустившись на колени, он прочитал" Отче наш" и поцеловал висевшее на груди золотое распятие. Дом последовал его примеру и тоже прочитал молитву; ибо оба мальчика чувствовали, что только один из них покинет площадку живым.
  …Теперь, когда поединок был близок и неминуем, оба соперника стали серьезны и сосредоточены. Встав с колен и беря в руки мечи, они обменивались оценивающими взглядами. Впрочем, Жан-Жак был полностью уверен в своем превосходстве; хотя ему и не приходилось еще убивать противника в подобном поединке, он был- много раз-свидетелем подобного, и никогда ни жалость к побежденному, ни ужас при виде предсмертных мук не трогали его кровожадное сердце. Разглядывая сейчас невысокого, тоненького, почти хрупкого Дома, оруженосец Черной Розы даже досадовал, что в первом серьезном бою ему достается такой слабый и неумелый противник.
     Однако, когда Дом взял в руку длинный обоюдоострый одноручный меч и несколько раз ловко перекинул из правой руки в левую, примеряясь к его тяжести и проверяя баланс и центровку клинка, Жан-Жак невольно насторожился.
     Но вот мальчики встали в боевую стойку,-и поединок начался. Оруженосец герцога сразу пошел в наступление, делая неуловимо быстрые выпады; Дом отступил, почти не парируя; но, как заметил паж, отступил так, чтобы Жан-Жак повернулся лицом к солнцу.
"Хитрый, щенок!"-подумал юный парижанин; но подобная тактика была ему хорошо известна, и он не купился на эту уловку. Он теснил Руссильона к парапету, стремясь зажать юнца в угол ,так как понимал, что тому не по силам ближний бой; Дом же стремился к схватке на расстоянии, потому что в ней нужны были больше быстрота и ловкость, а именно эти качества давали сыну Руссильона некоторое преимущество перед явно сильнейшим противником. Парируя удары Жан-Жака, мальчик ускользал в сторону, не давая прижать себя к стене, выжидая и одновременно экономя силы, зная, что в бою с тяжелым мечом они терялись очень скоро.
    Глаза Дома были сощурены, рот плотно сжат, лицо было бледным и напряженно-сосредоточенным; он ждал ошибки противника…и дождался. Жан-Жак, обманутый отступлением Руссильона и не ожидающий нападения, замахнулся для рубящего удара,-этот удар легко мог раскроить череп,-и тут Дом легко упал на колено, нанес молниеносный выпад- и клинок его вонзился в левую ногу оруженосца Черной Розы, ниже бедра. Оба мальчика вскрикнули одновременно: сын графа - победно и с радостью, герцогский паж, уронивший свой меч,-от боли и удивления.
    Опустив клинок и не пытаясь напасть на обезоруженного соперника, Дом смотрел на кровь, струящуюся между пальцами Жан-Жака, который прижал к ране руку; и последний с изумлением увидел, что на лице Руссильона, сменяя гордость и торжество, появляются новые чувства -раскаяние и сострадание.
    "Этот ублюдок смеет меня жалеть!"-и бешенство овладело оруженосцем, утроив его силы и заставив забыть о боли в раненой ноге. Бросившиеся к соперникам Жерар и Филипп были остановлены резким криком парижанина:
-Нет, я не сдаюсь! бой не окончен! Это просто царапина! Мы продолжаем схватку!
    Тяжело дыша, Жан-Жак с ненавистью смотрел на очень бледного и немного растерянного тем, что раненый противник хочет продолжить поединок, Дома.
-Ну, Руссильон,-негромко процедил паж,-это была просто разминка...А теперь будет настоящий бой -и ,клянусь Всевышним, я не буду сыном графа де Сю, если мой клинок не напьется твоей крови!
…И он, почти не хромая, подняв с земли свое оружие, с диким воплем бросился на Дома.
Теперь оруженосец крутил тяжелый меч, делая им широкие дугообразные движения, стремясь ошарашить соперника и не дать ему даже пустить свое оружие в ход. Маневр Жан-Жака удался,--Дому все еще не удалось сосредоточиться, и он начал отступать, обороняясь и не пробуя нападать, видя перед собой одно сверкающее лезвие, которое, казалось, атакует со всех сторон.
   Его единственным преимуществом было проворство, так как раненный в ногу парижанин не мог теперь быстро двигаться и поворачиваться. Филипп, ломая от ужаса руки, воскликнул:
-Святители небесные! Надо их разнять!
-Поздно,-мрачно изрек Жерар. Он никогда не видел Жан-Жака в таком исступлении, и был уверен, что минуты Дома сочтены. А Жан-Жак готовился нанести свой венецианский удар; правая рука его, вращавшая клинок, начала уже уставать; надо было одним ловким движением перебросить его в левую-и тогда...Он был уверен в победе! Он видел, как герцог Черная Роза в бою с тремя противниками уложил их всех по очереди этим ударом!
Дому же больше не хотелось крови. "Да,-сказал он себе,-я хочу остановить это! Но как сделать так, чтобы мы оба остались в живых, если этот безумец поклялся убить меня?"

Отредактировано Debora Bacry (14-11-2010 20:58:21)

0

2

…Прервем ненадолго эту трагическую сцену и вернемся в залу, к герцогу Черная Роза. Расставшись с де Брие ( граф вышел из башни в тот момент, когда мальчики поднимались по лестнице на площадку), он дожидался Руссильона. Последний, отдав распоряжения Бастьену и переговорив с отцом Игнасио, возвращался к своему будущему зятю в несколько расстроенном состоянии.
    Слова священника не успокоили старого отца, как он того ожидал; наоборот, они породили в сердце графа сомнения и неуверенность.
    Капеллан сказал, что Мари-Флоранс была очень нежно привязана к Гийому Савиньи и надеялась, что, несмотря на бедность юноши, Руссильон даст согласие на их брак. Отказ графа был для девушки очень сильным ударом.
   "Ваша дочь -натура глубоко чувствующая и очень впечатлительная,-говорил священник,-хотя внешне она всегда так выдержана и спокойна..."
   Однако, продолжил он, после отъезда графа Дюваля и его пажа из Руссильона, Мари-Флоранс ни разу не пришла к нему на исповедь; капеллан лишь видел, что она стала очень много времени проводить в часовне, и порой выстаивала на коленях перед распятием всю ночь.
"И что бы это значило, святой отец?-спросил граф священника.
"Я полагаю, что Гийом Савиньи по-прежнему держит в плену сердце Мари-Флоранс; но, как послушная дочь, она покорилась вашей воле, и теперь молитвами и постом наказывает себя за не одобренное вами чувство к этому юноше."
    Это, несомненно, было правдой. Итак, его дочь была влюблена,-герцог был прав!
    И теперь Руссильону предстояло принять важное решение,-решение, от которого зависела судьба Мари-Флоранс,-и не только её.
     Он нежно любил всех своих пятерых девочек, и Мари-Флоранс не была исключением. "Я могу сказать монсеньору, что сердце её занято, и тогда ...тогда он должен будет жениться на одной из трех моих младших. На ком? Мари-Николь и Мари-Анжель-совсем крошки. Конечно, браки нередко заключаются и между детьми гораздо младше; но все же...все же...А-если не они, тогда остается Мари-Доминик, моя любимица! Ей уже тринадцать, и она почти взрослая. Наверняка, герцог выберет её! -Старик даже вздрогнул.-Боже всемогущий! Она ненавидит самое имя Черной Розы, её трясет, когда она слышит упоминания о нем! И ей-стать его женой?!! Да она или выбросится из окна замка, или...или зарежет его в постели в первую брачную ночь!»
    И граф снова содрогнулся, представив себе, что будет, если в его замке совершится такое страшное преступление-да ещё против кузена короля! Нет, допустить этого нельзя...Что же делать?
     И тут Руссильон вспомнил, как много лет назад он посватался к прекрасной и юной Мари де Шеном. Ему уже было около сорока, а ей не исполнилось и шестнадцати. Но он был знатен, могуществен и богат,-и родители Мари с радостью дали свое согласие. Поговаривали, что девушка любит другого-своего дальнего родственника, бедного, но очень красивого. Но- Мари вышла за Руссильона и, хотя и не сразу, своей нежностью, доверием, безграничным обожанием граф завоевал сердце рыжекудрой красавицы. Они прожили в мире и согласии много лет, и он готов был поклясться, что его жена счастлива в замужестве!
   " Так же может произойти и с Мари-Флоранс,-подумал он,-в конце концов, браки заключаются на небесах! Её сердце сейчас принадлежит Гийому Савиньи, но, я уверен, герцог будет ей достойным супругом,-я знал его когда-то в Париже как истинного рыцаря и шевалье и, хотя о нем и при дворе, и в Лангедоке ходят ужасные слухи, -возможно, все это -выдумки? Ведь доказал же он, что умеет тонко чувствовать, когда сразу понял, что она влюблена! Он был с ней безупречно учтив и даже ласков. Он не сделает моей Флоранс больно! А если все же то, что говорят о нем, правда, и он действительно сжигал, насиловал женщин и детей, распарывал животы беременным?.. Нет, нет! Это все гнусная ложь! В конце концов, Мари-Флоранс будет его женой, герцогиней, и он не посмеет с ней дурно обращаться!"
     И граф вошел в залу, твердо решив, что женой Черной Розы станет Мари-Флоранс .
Подойдя к герцогу, Руссильон сообщил ему о сделанных приготовлениях и добавил:
-Отец Игнасио, духовник Мари-Флоранс, считает, что нет никаких препятствий для вашего с ней союза. Моя дочь будет вам прекрасной и верной женой.
-Очень рад это слышать,-отвечал рыцарь.
-А теперь, монсеньор, остается подумать о том, какие покои предоставить вам и вашей будущей супруге. Я бы с радостью поселил вас в комнатах моей покойной жены,-они лучшие во всем замке,-но, к сожалению, после её кончины в них уже несколько лет никто не жил...
-Поверьте, граф, мне не нужны роскошные апартаменты, я довольствуюсь самой скромной комнатой.
-В таком случае, господин герцог, если вы не будете возражать...очень удобна спальня моих младших дочерей, Мари-Николь и Мари-Анжель. Она расположена в самом конце коридора, весьма уединенно, а из окна там открывается очень живописный вид.
    " Вряд ли у меня и у моей жены будет время и желание в нашу первую брачную ночь любоваться видами из окна,"—насмешливо подумал герцог. Вслух же он сказал:
-Если вы, любезный граф, считаете это удобным, и если я не стесню ваших дочерей, я с удовольствием займу эту комнату.
-О, вы нисколько не стесните моих девочек! Они переночуют в спальне Мари-Доминик,-и ведь это только на одну ночь ! К тому же...-и Руссильон слегка покраснел,-кровать в этой комнате весьма удобная и широкая. Если хотите, мы осмотрим это помещение; я распоряжусь только, чтоб там убрались.-И граф вызвал Бастьена и приказал ему приготовить для Черной Розы комнату своих дочерей. Уже через десять минут старый слуга вернулся и доложил, что все выполнено.
--Идемте, монсеньор,-сказал Руссильон.
-Я в вашем распоряжении,-отвечал герцог; и они вышли из залы. Это было в тот момент, когда Дом ранил Жан-Жака в ногу.
    Они пошли по коридору, опоясывавшему башню донжона; в самом его конце, перед высокой дверью светлого дерева, хозяина замка ждали две женщины. С низким поклоном одна из них подала ему ключ; в руках другой был тюк с одеждой или бельем. Увидев же следовавшего за их господином замаскированного герцога, обе женщины в ужасе прижались к стене, крестясь и шепча молитвы.
    "Правду говорят -худая слава по дороге бежит, а добрая в углу сидит,-с горечью подумал Черная Роза.-И меня, как и этого зверя Монфора, всегда будут вспоминать в Лангедоке вот с таким ужасом, ненавистью и отвращением; тысячью добрых дел мне не смыть позор жутких деяний моего "союзника"!
     Граф между тем отпер дверь, и они вошли. Спальня дочерей Руссильона была просторная комната с большим окном на северо-запад, прикрытым ставнем. Посередине комнаты стояла широкая кровать с голубым парчовым балдахином на резных столбиках, обвитых золотыми шнурами с тяжелыми кистями внизу. Пол устилали мягкие ковры глубокого синего цвета, стены были обиты белыми шелковыми обоями с незабудками.
Около окна стояли два столика для рукоделий с мозаичными столешницами, инкрустированными яшмой и бирюзой, и два невысоких стульчика.
-Прекрасная комната,-сказал, оглядываясь, герцог,-я очень благодарен вам, граф.
     Внезапно в коридоре послышались два веселых детских голоса и быстрые легкие шаги, и в спальню вбежали две девочки-погодки, в голубых платьицах, смеющиеся и раскрасневшиеся. Они увидели сначала графа-и бросились к нему, перебивая друг друга и мешая французские и окситанские слова:
-Папа!..-начала одна.
-Мы ловили голубей!-крикнула вторая.
-Доминик накинула на них сеть...
-Это было так здорово!
-Мы отнесли их на кухню...
-Их было целых пять!
-И Жанна нам их поджарила!
-Я в жизни не ела ничего вкуснее!
     Руссильон потрепал дочерей по белокурым головкам.
-Ну, ну, Мари-Николь, Мари-Анжель! Погодите! У нас гость, и я хочу вас с ним познакомить...
    И тут девочки увидели герцога. Они осеклись и попятились, и на их веселых личиках одновременно появилось выражение растерянности и страха.
-Это герцог Черная Роза, дочки,-сказал граф.-Поздоровайтесь с монсеньором.
     Девочки молча слегка присели-без особой почтительности. Мари-Николь, та, что была постарше, смотрела на герцога своими светло-голубыми глазами исподлобья, закусив губу. Младшая, Мари-Анжель, более непосредственная, немного осмелев и, вероятно, думая, что гость не поймет её, пробормотала на окситанском :
-А как же вы говорили, что у него рога, и хвост, и копыта?..
      Отец хотел её одернуть, но герцог выступил вперед, ослепительно улыбнулся,
отвесил юным графиням изысканный поклон и сказал на чистейшем окситанском языке:
-Прекрасная госпожа, мне очень жаль, что я разочаровал вас. Но сейчас в аду не носят ни рогов, ни копыт; зато, как видите, в моду вошли черные маски.
     Анжель ойкнула от неожиданности, залилась краской и поспешно спряталась за спину старшей сестры.
-Девочки,-торжественно сказал граф,-герцог Черная Роза сегодня вечером женится на вашей сестре Мари-Флоранс.
-Надеюсь,-произнес рыцарь, изо всех сил стараясь оставаться серьезным и опять низко кланяясь,-что мои будущие сестры почтят своим присутствием свадебную церемонию.
-Ступайте, милые мои..-промолвил Руссильон,-я предоставил вашу комнату в распоряжение монсеньора. Вы сегодня переночуете в спальне Мари-Доминик.
     Девочки, не произнеся ни слова, опять присели и вышли.
"Обе белокурые и голубоглазые-как и самая старшая, Марианна,-мелькнуло в голове герцога.-Конечно, они будут очень хорошенькими, когда подрастут! Но до Мари-Флоранс им далеко. Она обладает редкой, бесценной красотой! Так что ,Анри, ты был не прав, когда советовал мне взглянуть на остальных дочерей Руссильона..."
     Вслух же он сказал:
-Ваши дочери все очень благонравны и послушны, дорогой граф.
-Да,-согласился Руссильон,-все они добры, послушны и кротки, как овечки...Но что это?-вдруг осекся он, услышав жуткий, почти звериный вопль.
     Он повернулся к окну, за которым раздался этот страшный крик  и, подбежав, поспешил отворить ставень. Герцог, тоже услыхавший вопль, следовал за ним.
Мужчины выглянули из окна. Справа налево тянулись за стеною замка живописные отроги зеленых гор, чьи вершины исчезали в жарком послеполуденном мареве.
     Но взоры графа и Черной Розы устремились не на эту благостную картину, а на зрелище куда более страшное, -внизу, в десяти туазах под окном, на крепостной площадке, сражались на мечах двое подростков. Услышанный мужчинами безумный крик был издан Жан-Жаком, когда раненый паж герцога вновь бросился на Дома.
    То, что это не тренировочный поединок, а схватка не на жизнь, а насмерть, и герцог, и граф, как опытные воины, поняли сразу,-как поняли и то, что бой близится к концу, и чаша весов уже склонилась в пользу победителя.
     Оба дворянина узнали дерущихся; герцог-своих оруженосцев, а граф-окаменевшего от ужаса Филиппа и того, кто назвал себя его сыном.
    И, увидев этого последнего, Руссильон побелел как полотно и схватился за сердце. "Что это с ним?-подумал, кинув на него взгляд, герцог,-на нем лица нет!"
    Черная Роза был тоже взволнован, хотя и не так сильно, как его будущий тесть; за своего пажа он не беспокоился, хотя и заметил, что тот ранен,-неужели этим веснушчатым деревенским пареньком?- он молниеносно просчитал в  уме все шансы противника Жан-Жака, понял, что они ничтожно малы,-и жалость к бедолаге уколола его сердце. Сделать герцог ничего не мог, кроме как крикнуть из окна; но он прекрасно видел, в каком исступлении находится его паж,  и какое безумное у него лицо,-вряд ли Жан-Жака бы остановил даже гром, грянувший над самой его головой!
     Оруженосец между тем все-таки загнал Дома в угол между стеною и парапетом.
Кровь обильно текла из раненой ноги, но Жан-Жак, казалось , не замечал этого. Он, как тростинку, вертел в руке свой клинок, в то время как Дом явно устал и с трудом отражал каждый выпад оруженосца. А паж весь собрался для решающего удара,-победа, чувствовал он, была близка!
      Из окна комнаты графских дочерей Черная Роза видел, как Жан-Жак, заложив левую руку за спину, незаметно для противника, быстро разминает пальцы, чтобы удобнее перехватить тяжелый меч. "Он хочет нанести венецианский удар!-понял герцог.-Удар, которому меня научил Марко Анунцио!" Да, этот удар был практически неотразим - и уйти из-под него живым тоже почти никому не удавалось. Он наносился сверху вниз и слева направо-и, при большой физической силе, вполне мог пронзить противника насквозь от шеи до бедра.
     "Этот рыжий мальчишка погиб!"- мелькнуло в голове рыцаря.
    Вся описанная выше сцена заняла по времени не более одной минуты.
     И вот-наступила кульминация. Жан-Жак стремительно перебросил меч из правой руки в левую-и с диким криком ударил...Но его клинок, молниеносный и смертельный, рассек воздух,-и отрезал лишь петушиное перо на шапочке Дома; сына графа спасли мгновенная реакция и -случайность, которую вполне можно было бы назвать и божественным провидением.
     Дом успел пригнуться, но, скорее всего, все равно был бы тяжело или смертельно ранен, если бы Жан-Жак не поскользнулся на собственной крови, обильно орошавшей каменные плиты площадки. Вместо того, чтобы нанести свой венецианский удар сверху вниз, он, уже начиная падать назад, взмахнул мечом слева направо,-и, все же потеряв равновесие, грохнулся на спину, пребольно ударившись затылком.
      Не воспользоваться этим данным Фортуной шансом Дом не мог. Он прыгнул, как тигр, на поверженного противника и, прижав его грудь коленом и приставив свой меч к его горлу, задыхающимся голосом, но громко, потребовал:
-Сдавайся -или умри!
      Полуоглушенный падением и ударом, придавленный ногой противника, чувствуя, как начинает невыносимо болеть рана, и из неё продолжает сочиться кровь, паж герцога не сопротивлялся более. Он прохрипел:
-Я сдаюсь...сдаюсь, черт возьми!..-Но эти слова, довольно грубо отступающие от тех, которые произносились побежденными на турнире, не разозлили Дома.
    Его охватила невыразимая радость-поединок был выигран, оруженосец Черной Розы повержен...и они оба остались живы !
    Дом высоко поднял свой клинок и - ликующе крикнул на окситанском языке:
-Победа Руссильона!-и прибавил звонким, ясным голосом:- И, клянусь всеми святыми, когда-нибудь и проклятый герцог Черная Роза будет так же лежать под моим коленом и скулить, моля о пощаде!

*Лютеция- древнее название Парижа
* Сервы- (от лат. servus - раб) - в средневековой Западной Европе категория феодально-зависимых крестьян, наиболее ограниченных в правах: в переходе из одной сеньории в другую, отчуждении земель, наследовании имущества, свободе брака и др.
*Туаз- (фр. toise) — французская единица длины, используемая до введения метрической системы.  1 туаз = 1,949 м.

                                                   4. Две сестры.

     Стоявший у окна герцог вздрогнул ; светлые глаза его сузились и метнули молнию на дерзкого мальчишку, осмелившегося так оскорбить его,-это был чуть ли не открытый вызов! Рука рыцаря непроизвольно легла на бедро, нащупывая меч, который, войдя в комнату, он вместе с плащом положил в ногах кровати.
Что?-произнес Черная Роза.-Я не ослышался?..
     Граф Руссильон, который на время всего поединка , казалось, превратился в соляной столб, после того, как Дом прыгнул на Жан-Жака и потребовал сдаться, немного пришел в себя. Краска вернулась на лицо старика, дыхание стало ровнее.
      Сейчас же, при этих словах герцога, он вспыхнул, как девушка, и пробормотал:
Простите мою дочь, монсеньор, она сама не знает, что говорит...
Она?!!-воскликнул рыцарь, в недоумении поворачиваясь вновь к окну.
      В этот момент на площадке башни появилась женщина, в которой герцог узнал кормилицу своей невесты. Запыхавшаяся и взволнованная, она закричала на плохом французском языке, обращаясь к рыжему пареньку :
-Госпожа! Госпожа Доминик! Я ищу вас по всему замку, а вы здесь баловством занимаетесь, да еще и опять мальчиком оделись! Срам-то какой! Ох, опять попадет мне, грешнице, от батюшки вашего!.. Идемте! Ваша сестра, Мари-Флоранс, хочет немедленно говорить с вами!
    И, подбежав к Дому, который отдал меч Жерару и стоял около Филиппа, вытирая рукавом вспотевшее лицо, она схватила так называемого сына графа за руку.
-Идемте быстрее!
     Жан-Жак, с помощью друга, уже поднялся на ноги. Услышав слова служанки, оба оруженосца так и замерли с открытыми ртами; но внезапно парижанин, как бы что-то сообразив, собрав остатки сил, ринулся к Дому и сорвал с него шапочку. Рыжие мелко вьющиеся кудри рассыпались по плечам и спине победителя пажа Черной Розы; и Жан-Жак бессильно, со стоном опустился на землю, потрясенный до глубины души.
-Д-д-девчонка...-ошалело пробормотал Жерар, выпучивая свои маленькие водянистые глазки.
    Так трагически начавшаяся сцена на площадке быстро превращалась в комедию.
Герцог, наблюдавший её из окна, не мог не улыбнуться на потрясенные лица своих оруженосцев и ярость разоблаченной Доминик, зашипевшей, как дикая кошка, когда Жан-Жак сорвал с неё шапку.
     А, увидев смущенного донельзя, красного как рак графа, и вспомнив его недавние слова о доброте и кротости всех его дочерей,-Черная Роза не мог удержаться от смеха.
Он расхохотался, -и Мари-Доминик услышала это. Она подняла голову, и увидела в окне спальни сестер,-и тотчас узнала  того, кто вызывал в ней безудержную, неукротимую ненависть. И это мерзкое чудовище в маске , этот проклятый герцог смеялся...смеялся над нею!
    О, если б у неё в руке оказался кинжал, и она могла метнуть его в эту наглую замаскированную физиономию, улыбающуюся ослепительно белыми зубами!
    Но у Дом не было в руках ни кинжала, ни даже просто камня; и некогда было искать их,   Элиза дергала девочку за рукав, она звала её к сестре.
     Герцог увидел, как благородная графская дочь оглянулась вокруг себя, в бессильной ярости топнула ногой,-и вдруг, подняв голову и глядя ему в глаза, в прорези черной полумаски, плюнула, как деревенский мальчишка, смачным плевком, в его сторону,-только так могла Доминик выразить свои презрение и ненависть к гнусному мерзавцу в окне! Черная Роза расхохотался ещё сильнее.

  …Вернувшись к себе, Мари-Флоранс не сразу пришла в себя. Элиза сварила своей госпоже успокаивающий настой  и, выпив его, девушка приказала верной кормилице сейчас же найти и привести к ней Мари-Доминик.
    Не найдя Дом в башне донжона, служанка выбежала во двор и увидела своего младшего сына, Пьера, который, как говорилось ранее, остался с герцогскими лошадьми.
    Зная, что Пьер, молочный брат Мари-Доминик, обычно сопровождает девочку на прогулках, кормилица бросилась к нему.
    Пьер готов был и графу Руссильону, и даже самой Черной Розе ответить, что не знает, куда ушли Доминик и оруженосцы герцога,-товарищ Дом не выдал бы этот секрет даже под пыткой,-но-так порой насмехается над нами судьба!-этому юному стоику хватило всего лишь пары увесистых материнских оплеух, чтобы указать место, где происходил поединок.
     Итак, Элиза нашла Доминик, и повлекла её за собой, не отвечая на расспросы девочки, в комнату Мари-Флоранс.
     Когда Дом вошла туда, её старшая сестра стояла у окна, перебирая аметистовые четки. Комната Фло никогда не нравилась Дом; она больше напоминала монашескую келью,-была небольшая и темная, с узкой кроватью в алькове, над изголовьем которой висело большое распятие из черного дерева.
     Мари-Флоранс была очень бледна, но внешне спокойна.
-Оставь нас, Элиза,-сказала графиня служанке.
-Что случилось, Фло?-спросила  запыхавшаяся Доминик, присаживаясь на кровать.
Сестра, поджав губы, неодобрительно взирала на ее раскрасневшееся потное лицо и мальчишескую одежду. Дом привыкла, что, в отличие от отца, спускавшего своей любимице все, самые сумасбродные, выходки и лишь мягко журившего ее за ношение мужской одежды, Фло вечно пилила ее, грозя Господними карами и вечными муками, ожидающими грешную младшую сестру в аду. Но сейчас Мари-Флоранс, к удивлению Доминик, сдержалась и спросила абсолютно неожиданно
-Ты знаешь, что к отцу приехал гость?
     Дом вспыхнула и закусила губу,-она опять вспомнила смех Черной Розы.
-Да. Дьявол Лангедока...Я его видела, Фло! Это он!
-Но ты, наверное, ещё не знаешь, зачем он приехал?
-Нет. Он стоял у окна в спальне Анжель и Николь...и отец рядом с ним.
-Дело в том, сестра, что отец помирился с королем Людовиком...
-Что?!!-воскликнула не верящая своим ушам Дом.-Не может этого быть! Папа всегда говорил, что Лангедок стоит за правое дело! Наш отец не мог, не мог помириться с королем  и с его мерзкими приспешниками-Монфором и Черной Розой!
-Однако, это так. И я одобряю поступок отца. Не по-христиански идти против помазанника Божьего. И сам Господь, я уверена, внушил папе эту благую мысль.
     Дом злобно фыркнула. Религиозность сестры была ей чужда и непонятна и наводила на девочку тоску.
-Так вот,-мертвенно спокойным голосом продолжала Флоранс,-отец помирился с государем, и король в знак своего прощения решил сочетать браком Черную Розу и одну из дочерей нашего отца...
-Кровь Христова!-воскликнула в ужасе Доминик.
     Сестра так сжала бусины четок, что побелели костяшки пальцев.
-Не богохульствуй, Мари-Доминик! Не добавляй к своим прегрешениям еще и это! Знай, что отец согласился на этот брак...
-Да как он мог?!! И за кого?!! За Черную Розу-этого убийцу, насильника, невесть откуда взявшегося проходимца!!!
-Боюсь, тут ты ошибаешься. Этот проходимец-двоюродный брат короля и высокородный герцог.
-Высокородный?-с глубочайшим презрением сказала Дом.-Если бы в жилах его текла истинно благородная дворянская кровь, он не позволил бы себе и своим людям грабить, убивать и насиловать невинных!
-Дом, не будем об этом...Отец согласился на этот союз-и выбрал меня.
-И ты...и ты-согласилась?
-Моего согласия никто и не спрашивал,-мрачно изрекла Флоранс.-Доминик, ты ещё ребенок , безмерно балованный и любимый, и не знаешь, что браки детей часто заключаются родителями в большинстве своем по политическим расчетам. Герцог не любит меня, он меня видел сегодня первый раз в жизни,-он, так же как и я, жертва обстоятельств...Но есть королевский рескрипт, и мы оба обязаны ему подчиниться.
-Обязаны?!! Черт меня побери, Мари-Флоранс!-крикнула Дом.-Ни я, ни ты не обязаны никому подчиняться! Мы-свободные люди, а не рабы! Я плюю на короля и его указы! О, почему, почему отец согласился? Лучше бы мы погибли, защищая стены Руссильона, с мечами в руках, чем согласиться на этот позорный союз!
     Лицо Флоранс стало белее мела.
-Ты так горяча, и так еще мала, сестренка...Ты многого не понимаешь, и рассуждаешь сердцем, а не головой. Наш отец помирился с королем, потому что иначе Черная Роза взял бы замок приступом -и что бы с нами со всеми стало? Подумай об этом!
     Доминик вздрогнула. О, сколько ужасных слухов о Черной Розе и Монфоре долетало до Руссильонского замка со всего Лангедока,-о казнях, насилиях, пытках!
-Отец спасал нас- не себя. Своих дочерей, своих слуг, свой замок.
-Всех, кроме тебя. Тебя он все-таки принес в жертву,-жестко ответила Дом.
-Поверь, я бы с радостью пошла на это,-гордо подняв голову, возразила Флоранс.-Я бы уподобилась первым христианским мученицам, которых сжигали на кострах и бросали в пасть хищным зверям. И я бы стала женой герцога Черная Роза! Но...но есть одно обстоятельство...
-Какое, сестра?
-Дело в том...дело в том, Дом...что я…что я уже замужем.
-Что?!!—воскликнула, вскакивая, изумленная девочка.-Что ты сказала, Фло?
-Да, дорогая. Теперь и ты знаешь мою тайну, тайну, которая была известна во всем замке только мне и Элизе...
     Неожиданная догадка озарила Доминик.
-Это-Гийом Савиньи?-спросила она.
-Да. Мы поженились две недели назад, перед его отъездом с графом Дювалем, ночью, тайно. Отец отказал Гийому, и нам не оставалось ничего другого...
-Отец Игнасио? Он обвенчал вас?
-Нет. Он ничего не знает. Нас обвенчал тот священник, что был здесь проездом в Тулузу, помнишь?
-Ну да,-машинально ответила Доминик. Теперь многое становилось ей понятно. Хоть они и не были очень близки с Мари-Флоранс, но даже Дом заметила, как старшая сестра изменилась за последнее время.
    Эта новость так поразила девочку, что она ненадолго даже забыла о Черной Розе.
"Вот это да! Послушная, скромная как монашка, Фло-и замужем? Против воли нашего отца, тайно...Гийом Савиньи! Что сестра нашла в этом шестнадцатилетнем мальчике? Хорошенький-это верно, но не более!"-Дом вспомнила, как он вечно читал Флоранс стихи и играл ей на лютне.
    Разве так можно покорить женское сердце? Нет, не таким ей представлялся избранник Флоранс -и её собственный! Она мало задумывалась о любви и браке; лишь иногда ей представлялся-довольно смутно-некто,-конечно, высокий и красивый, он должен был быть настоящим мужчиной-сильным, отважным, неукротимым!
      "Нет, меня бы не пленили ни стишки, ни бренчания на лютне!-подумала девочка.-Вот обменяться парой ударов мечом, или посостязаться в скачке верхом...ну, на худой конец-хотя бы сыграть партию в шахматы. Вот это, я понимаю, ухаживания!"
    Эти мысли ненадолго отвлекли Доминик от действительности. Но, вернувшись к реальности, она вновь ужаснулась всему, что услышала.
-Мари-Флоранс, и ты сказала отцу, что вышла замуж?-спросила она.
-Я хотела, сестричка...хотела...Но в последний момент я подумала о вас-и не смогла.
-О нас?-недоумевающе промолвила Доминик.
-Да; о тебе, о Мари-Николь, о Мари-Анжель. Ведь, если бы отец и герцог узнали, что я вышла замуж,-жребий пал бы на одну из вас...
-Кровь Господня!-смертельно побледнев, воскликнула Дом.
-Да, так бы и случилось...—Продолжала Фло, на этот раз даже не заметив, вся поглощенная своим отчаяньем, богохульства младшей сестры.-Король велел герцогу жениться на одной из дочерей Руссильона-на любой из них.
--На мне...или на Николь...или-на ангелочке Анжель…Какой ужас!-простонала Доминик.
-Сестричка...Я бы стала женой этого монстра! Но вы вы не заслужили такой жуткой участи!
     Дом вдруг пришла в ярость. Топнув ногой, она вскричала:
-Почему, почему отец на это согласился?!! Ведь, я уверена, и Монсегюр, и граф Дюваль уже где-то близко! Они бы разбили отряд Черной Розы, вздернули бы его, как собаку, и освободили бы нас!.. Впрочем,-прибавила она, слегка успокаиваясь,-возможно, так и будет! Ведь есть ещё время.
-Его нет,-отвечала её сестра.-Отец сказал, что мы поженимся сегодня, перед закатом солнца. Все приготовления уже сделаны. И поэтому я позвала тебя,-продолжала Флоранс.-Положение кажется мне безвыходным. Но, может быть, в твою ясную головку придет какой-нибудь план?
      Доминик постаралась успокоиться и сосредоточиться. Это было похоже на партию в шахматы,-только тут на кону был не ферзь или король, а судьбы её и трех её сестер.
"Безвыходных ситуаций не бывает. Но надо смотреть всегда вперед, на несколько ходов опережая противника,"-говорил ей отец. А Черная Роза- пусть не достойный, но сильный и могущественный противник; к тому же он-кузен короля.
-Что же нам делать?-вслух спросила Дом.
      В это время в дверь постучали, и на пороге показалась Элиза.
-Госпожа! -радостно произнесла она.-Осаду замка сняли, и люди начали расходиться по домам!
      В глазах Доминик вдруг вспыхнула надежда.
-Фло! Мы должны бежать!-воскликнула она.-Все вчетвером! Раз осада снята, мы сможем выбраться из замка, время еще есть!
     Её сестра горестно покачала головой.
-Пешком мы далеко не уйдем, Доминик. Конюшня отца, если помнишь, полностью опустела. Ведь папа отдал всех хороших лошадей графу Дювалю, обещавшему ему помощь и поддержку южной части провинции. А старые лошади околели или съедены.
     Дом помрачнела. Среди отданных другу отца коней была её любимая гнедая кобыла Франсуаза, на которой девочка ещё совсем недавно беззаботно скакала по взгорьям и долинам Руссильона. Но-разве дочь графа не пожертвовала бы всем, чтобы помочь делу Лангедока? И, сцепив зубы, чтобы не заплакать, она сама оседлала свою любимицу для одного из людей Дюваля.
-Послушай, Флоранс! Черная Роза приехал сюда с пажами. У них три лошади. Мы могли бы ускакать на них.
-Разве их не охраняют?
-Если кони уже в конюшне-то, скорее всего, никто. А если во дворе-то двое пажей; но это просто мальчишки, и к тому же,-прибавила Дом не без гордости,-один из них ранен. Мы легко справимся с ними.
-Пойти на убийство?!! Сестра! Что ты говоришь!
-Мы бы переоделись в мужские костюмы,-вдохновенно продолжала развивать свой план Доминик,-чтобы на нас никто не обратил внимание, а женские платья взяли с собой, вышли бы во двор, заговорили бы этим мальчишкам зубы-и оглушили бы их! Фло, это неплохая идея, поверь!
-И куда бы мы отправились, завладев герцогскими лошадьми?
-В картезианский монастырь. Он всего в трех лье отсюда. Монахини приютили бы нас, ненадолго, ведь Монсегюр и граф Дюваль, я уверена, уже близко! -Флоранс невольно усмехнулась словам сестры,-Дом, не верящая ни в Бога, ни в черта, вечно сквернословящая Дом,-в строгом картезианском монастыре, где монахини дают обет вечного молчания! Это трудно было себе представить.
-Нет,- подумав немного, сказала Флоранс, наконец,-ты опять забыла, сестричка... Анжель страшно боится лошадей, упав два года назад со старой кобылы.
-Да, правда, забыла.
-Значит, её придется оставить здесь, в замке.
-Что ж, ведь её можно спрятать и здесь. Элиза могла бы это сделать.
-А если нашу сестру найдут?
-Если Бог существует,-он не допустит этого!-горячо воскликнула Дом.
-Послушай...Ведь и мы втроем можем не добраться до монастыря. Даже если мы похитим герцогских коней, -не думаешь же ты, что Черная Роза будет сидеть сложа руки и не пустится за нами в погоню? За стенами замка у него двести человек! Они легко догонят нас и схватят!..
-Но  бежать -это все, что нам осталось, Фло!
-Нет-нет, это чистая авантюра. И потом-если мы все же спрячемся в монастыре, и Анжель тоже не найдут ...Не подумала ли ты о том, что Черная Роза, разъярившись, прикажет вырезать всех обитателей замка?
-О, Флоранс, этот дьявол...он на это способен!-прошептала, ужаснувшись, Доминик.
-Но, в таком случае, бегство невозможно…Что же придумать ещё?
-Надо, все равно, попытаться протянуть время, сестра.—Сказала Доминик.—Обмануть проклятого герцога! Вот смотри… что, если вместо тебя с Черной Розой обвенчается кто-нибудь другой?
-Кто же?
    Дом напряженно размышляла.
—Например, Филипп. Он одного с тобой роста, и худенький…К маминому свадебному платью мы подберем густую вуаль, такую густую, что Черная Роза не заметит подмены. Я уверена, Филипп не откажется нам помочь!
      Сестра опять усмехнулась. Да, фантазия Дом была поистине безгранична!
-Возможно, герцог не сможет по фигуре отличить мальчика от меня…Но ведь невеста должна ещё говорить, должна произносить брачные обеты. А уж голос у Филиппа не такой, как у меня!
-Ну, пусть это будет не Филипп,-не сдавалась Доминик,-а какая-нибудь девушка.  В замке сейчас много деревенских женщин, мы бы могли щедро заплатить ей, если бы она согласилась изобразить тебя перед алтарем!
-Да…и кузен короля, вместо благородной дочери графа де Руссильон, получит в жены крестьянку-нищенку? Неплохая месть для этого негодяя! Но вот беда,—времени у нас очень мало, а девушку надо найти –и ещё уговорить.
-В маминой спальне, в шкатулке, много драгоценностей, Фло!Я готова отдать их все, без сожаления!
-Но—ты опять забыла, сестричка,-все эти несчастные крестьяне, сбежавшиеся в замок, жутко боятся Черную Розу и считают его дьяволом во плоти! Возможно, все наши драгоценности окажутся бессильны перед их суеверным ужасом.
-Да, пожалуй…-пробормотала Дом.
-И ещё. Если мы и найдем ту, которая согласится встать вместо меня перед алтарем,-что будет после венчания, ты подумала? Ведь будет свадебный ужин, и потом , герцог собирается провести в замке первую брачную ночь …Неужели ты полагаешь, что он позволит своей невесте все время прятаться под вуалью?
-Вот тут я, кажется, отлично придумала. Ты, Флоранс, должна будешь хорошенько спрятаться. А заменившая тебя девушка сразу после венчания уж сможет, я надеюсь, как-нибудь улизнуть от жениха. Она снимет свадебное платье, и, естественно, все начнут искать тебя, а не её…И негодяю-герцогу уже не останется ничего другого, как или найти тебя, свою законную, как он будет полагать, жену, или покинуть замок несолоно хлебавши! Мы можем даже подстроить так, как будто ты бросилась в ров с водой, чтобы не разделить с ним ложе.  Вот будет потеха, когда бедняга всю первую брачную ночь проведет, обшаривая ров в поисках твоего тела!
-А ты понимаешь, каково будет нашему отцу, Дом? ..Нет, нет, я на это не согласна! И потом, ты напрасно думаешь, что крестьянка способна хорошо сыграть роль благородной графини. Манеры, походка, жесты,-всё выдаст Черной Розе, что перед ним—простая вилланка. Твой план никуда не годится, герцог может в любую секунду обнаружить подмену,—и тогда уж никому из нас не уйти от его бешеного гнева!
-Сестра, тогда нам остается только один выход,-вздохнув, сказала Доминик.—Ты должна сама обвенчаться с герцогом. В конце концов, ты уже замужем…и этот обман тебя ни к чему не обяжет.
-Выйти второй раз замуж?!!—потрясенно воскликнула Флоранс.—Дом, да ты понимаешь, что ты сказала?!!
-А что? Тебе не надо ничего делать—только сказать «Да», и все. А сразу после венчания мы уж тебя с Элизой так спрячем,—никто не найдет.
-Опомнись, сестра!—с ужасом сказала юная графиня.—Совершить такое кощунство?!! Да как у тебя язык повернулся предложить мне такое?
     Дом смущенно замолчала. Она не понимала Флоранс. Ведь, когда она предложила оглушить оруженосцев Черной Розы, и даже переодеться мужчинами,- Фло восприняла это  достаточно спокойно. А тут взвилась! А в глазах Доминик ударить человека было гораздо большим грехом, чем произнести перед алтарем какие-то пустые фразы.
    Но Фло было не переубедить,-она была как кремень!
-Нет-нет, никогда я не пойду на такое святотатство!—повторяла она.
     И тут—Доминик осенило!
-Хорошо, Фло, послушай! Раз ты не можешь сказать это чертово «да», то я сделаю это за тебя. Я пойду под венец вместо тебя, и герцог женится на мне…то есть, на тебе…
      Флоранс со вновь вспыхнувшей надеждой посмотрела на младшую сестру.
-Пожалуй…пожалуй, Дом…возможно, это выход! Но  не будет ли считаться этот брак законным?
-Как же он будет законным, сестра, если священник будет называть твое, а не мое имя? А уж я отвечу «да» столько раз, сколько будет нужно, и даже с удовольствием! Это ведь просто как игра в переодевание.
-Все намного серьезнее, Доминик! Произнести священные обеты—это ты называешь игрой?
-Я не собираюсь спорить с тобой, Фло! Времени у нас слишком мало! Итак—ты прячешься, я венчаюсь с Черной Розой, затем под каким-нибудь предлогом исчезаю, снимаю платье,-и вот я вновь—Мари-Доминик, и никто не заподозрит , что в часовне была не ты, а я! Герцог уверен, что женился на тебе, все тебя ищут, время идет…А потом—появляются Монсегюр и Дюваль,-и герцога ждет смерть, или же позорное бегство!
-Но наш отец помирился с королем…Он не допустит, чтобы его зятя убили!
-А ты не думаешь, что, возможно, отец просто схитрил, согласившись на примирение и этот брак, чтобы выиграть время?
-Он не таков, он честный и благородный дворянин, Дом!
-Но в борьбе с Черной Розой, этим мерзким чудовищем, все средства хороши, сестра.
В конце концов, даже если папа действительно решился на этот союз,-мы выиграем время, и брак будет незаконным. Отец поймет нас и простит за этот обман. О, Фло, только не говори , что и этот план не годится!
-Наоборот, сестричка! Он с каждым мгновением кажется мне все лучше…Доминик! Ты так хорошо умеешь копировать мой голос; у нас с тобой похожие фигуры и ростом ты всего чуть-чуть ниже меня! Ни батюшка, ни отец Игнасио, ни, тем более, Черная Роза не заметят обмана.
    Дом вдруг рассмеялась и, подражая голосу Флоранс, который был немного ниже, чем у неё, произнесла нараспев:
-О да, монсеньор герцог, я согласна стать вашей верной и покорной женой…-И прибавила , уже своим голосом:-Скорее ты провалишься прямо в преисподнюю, чем я выйду за тебя!
     Старшая сестра тоже улыбнулась. Теперь, когда решение было принято,  и план окончательно созрел, напряжение в комнате немного спало.
     В это время вновь приоткрылась дверь, и в комнату заглянула Элиза.
-Госпожа!—возбужденно сказала она,-во дворе повозки, а на них столько всего съестного! И хлеб, и дичь, и бочонки с вином! У всех слюнки так и текут…Дожить бы до вечера! А ещё там красавчик-блондин пригнал целый табун лошадей для графской конюшни. Просто загляденье, а не лошадки.
-Много ли народа покинуло замок, Элиза?
-Почитай, почти все, моя голубка. Все боятся до смерти Лангедокского дьявола. А он—вот чудно-то!—приказал всем, кто уходит из замка, давать по хлебу и наливать вина…
-Странно,-сказала Флоранс.—На Черную Розу-Дьявола Лангедока- это не похоже!
-Если только вино или хлеб не отравлены,-едко добавила Дом.—Наверное, это он просто старается для тебя, Фло,-хочет показать, что он совсем не такое гнусное чудовище, каким мы его считаем…Но нас ему не обмануть!
-Элиза,-произнесла Флоранс.—Сходи в мамины комнаты и принеси оттуда свадебное платье нашей матушки.
-Что же вы надумали, радость моя?—тревожно спросила служанка.
-За герцога выйдет замуж Доминик,-отвечала Флоранс.
-Пресвятая Дева!—всплеснула руками кормилица.
-Не бойся, Элиза, это не на самом деле,-быстро сказала Дом.—Я надену платье и встану к алтарю , но все будут думать, что это не я, а Фло…И отец Игнасио будет произносить имя Фло, а не мое, поэтому этот брак не будет настоящим. Все будет понарошку, понимаешь?
-Ох, девочки мои,-покачала головой кормилица,-боюсь, вы задумали худое дело, и ещё пожалеете об этом! Мало вы, госпожа Флоранс, плакали да молились, выйдя за вашего Гийома тайно, без согласия батюшки! А тут –обвести вокруг пальца самого герцога Черная Роза! Такой обман он ни за что не простит!
-Не каркай, Элиза,-прервала её Дом,-прошу тебя. Все должно получиться. Твое дело—помочь Фло нарядить меня , а потом спрятать её от герцога. Иди же за маминым платьем!
     Служанка ушла, бормоча себе под нос что-то недовольное.
-Иди сюда, Доминик,-сказала Флоранс и, взяв младшую сестру за руку, подвела её к большому дорогому венецианскому зеркалу –пожалуй, единственному предмету роскоши в этой комнате, напоминающему о том, что её хозяйка—не монашка, а высокородная графская дочь.—Посмотри, как мы с тобой похожи.
     Дом, насупившись, недоверчиво уставилась в зеркало. Оттуда на сестер смотрели их отражения—две девушки , обе  рыжеволосые и синеглазые, стройные, с гордой осанкой.
Но у одной кожа была белая и нежная, у другой—обветренная, загорелая, покрытая россыпями веснушек: у одной волосы красиво вились, у другой—непослушно кудрявились.
-Ты шутишь, Фло?—спросила Доминик.—Ты такая красивая!
     Это была не зависть—а просто констатация факта. Доминик была весьма невысокого мнения о своей внешности, что, впрочем, мало её тревожило.
-Ты будешь гораздо красивее меня, сестричка,-улыбнулась ей Флоранс из зеркала.
-У тебя такие волосы…а я без конца расчески ломаю! И кожа—я вся в веснушках, а у тебя такая белоснежная!
-Дом, разве ты забыла,-несколько лет назад и у меня были веснушки. Просто Элиза варит мне отвар из трав и кореньев, и я купаюсь в нем каждый день. Он прекрасно отбеливает кожу. К тому же ты целыми днями бегаешь по солнцу! И волосы у меня тоже курчавились и были непокорные, но и тут Элиза помогла. Недаром мать и бабка у нее были знахарками и травницами. Поверь—стоит тебе захотеть, и ты превратишься в настоящую красавицу! Тебе надо бросить скакать по лесам, стрелять из лука и размахивать мечом…Тебе тринадцать, и папа напрасно позволяет тебе своевольничать и одеваться и вести себя как мальчишке. Мы—графские дочери, не забывай, Доминик. Ты почти ничему не училась, слава Господу, что схватываешь все на лету и умеешь читать и писать!
-Я и латынь знаю,-немного обиделась младшая сестра. И тут же вспомнила про девиз Черной Розы.—Фло, ты не помнишь, откуда эта строчка—«И после смерти—постоянство»? Что-то знакомое.
- Боже, Доминик, как ты необразованна! Это латинское изречение…Если перевести на французский, получится:
                                      О честь! Будь спутница моя,
                                      Презрев и время, и пространство;
                                      При жизни верность мне храня,
                                      И после смерти—постоянство!
-Красиво,-задумчиво сказала Дом. Про себя она подумала:«Вот уж неподходящий девиз для этого гнусного мерзавца!»
-Да; мой Гийом читал мне эти стихи…Только вместо «честь» он говорил—«любовь»,-вздохнула Флоранс.
-Любовь—будь спутница моя? Нет уж, Фло,« честь» гораздо лучше. И правильнее.
-Ты еще слишком мала, сестричка; когда-нибудь ты поймешь, что нет ничего важнее любви!.. Ну,-поправилась она, -и веры в Бога, конечно…
-Флоранс…Ты очень любишь Гийома Савиньи?
-Как я могу не любить его? Он—мой супруг…
-Но почему ты тогда так страдаешь? Почему так изменилась после его отъезда? Ведь он вернется к тебе, и очень скоро! Может, ты боишься папиного гнева? Но он так добр и, конечно, простит вас. Все равно вы уже—муж и жена, и это не изменишь!
-Ах, сестричка, не знаю, могу ли я сказать тебе…Это…это так ужасно!...
-Да говори уж, Фло!—нетерпеливо сказала Дом.
-Видишь ли….После того, как нас обвенчал священник, Гийом пришел в мою комнату. До рассвета было еще далеко. Элиза убрала постель и оставила нас вдвоем. Гийом начал целовать меня, а потом положил на кровать…И стал раздеваться…О Боже! Я никогда не думала…никогда не думала, что первая брачная ночь—это такой ужас! Он был голый …и страшный, Дом, незнакомый! А то, что я увидела внизу…между его ног…это был просто кошмар! И я не смогла лежать спокойно, как он меня просил…Я вскочила и начала убегать от него, а он бегал за мной. А, когда он меня настиг,—я его расцарапала, Дом, я вцепилась ногтями ему в лицо! А потом он плакал…и говорил, как он меня любит…и что я совсем не люблю его. Мне было так его жаль, сестричка! И наступил рассвет, и он уехал…О, я не могу себе этого простить, не могу!
    Доминик чуть не расхохоталась. Вот так веселая первая брачная ночь была у Флоранс! Она живо представила себе всю эту сцену—голого Гийома, бегающего за сестрой по комнате….И как она вцепляется ему в физиономию.
     Так вот почему утром юный паж графа Дюваля прикрывал щеку платком! Кто бы мог  подумать,—её расцарапала Фло, тихоня и скромница Фло,не обидевшая в жизни и мухи!
      В отличие от застенчивой и стеснительной старшей сестры, которая и купалась-то только в рубашке, Доминик часто плавала с мальчиками из замка в реке, и не раз—голышом. Мужская нагота не слишком её интересовала, и Дом воспринимала как должное, что тела её и её друзей отличались друг от друга.
-Поэтому ты так переживаешь, Флоранс?
-О да…Я плакала, я молилась в часовне каждый день, чтобы Господь вразумил и направил меня на путь истинный. Просила простить мне грех непослушания воле мужа, который теперь навеки стал моим повелителем…
-Ну, Фло, не расстраивайся! Гийом скоро вернется—и ты сможешь доказать ему свою любовь!
     В этот момент вошла Элиза. Она торжественно, на вытянутых руках несла свадебное платье, принадлежавшее Мари де Шеном, в замужестве—де Русссильон. Платье это было роскошное одеяние из пурпурного атласа, богато расшитое белым и розовым жемчугом, с высоким воротником, длинным алым шлейфом и широкими рукавами. Кормилица положила его на постель Флоранс, и младшая сестра , подойдя, благоговейно коснулась прохладной шелковистой ткани. Кто бы мог подумать ещё несколько часов назад, что она, Доминик, сегодня вечером наденет его!
-Вы обе очень похожи на свою мать,—сказала Элиза.—У вас такие же прекрасные волосы и синие глаза. И фигурки—точь-в–точь такие!
-У меня маленькая грудь, а у Фло—большая,-возразила Дом.
-Мы тебе что-нибудь подложим…Ну же, снимай свое тряпье!
-Подождите…Нужна ведь ещё вуаль! И венок из флердоранжа! Уж изображать невесту—так чтобы все было как должно!
-Вуаль у меня есть,-промолвила Флоранс.—И такая густая—герцог ничего не увидит.
-А флердоранж…Надо попросить сестричек, пусть сплетут мне венок!
-Девочки в вашей комнате, госпожа Мари-Доминик.
-Я схожу туда…я быстро!—и Дом выскочила из комнаты сестры и побежала к себе.

0

3

5. Подслушанный разговор.

     Доминик , действительно, застала Анжель и Николь у себя в комнате. В отличие от голубой спаленки младших сестричек и кельи Флоранс, здесь как будто жил мальчишка, а не графская дочь. Не было ни столиков с рукоделием, ни распятия в алькове. Посредине комнаты стояло чучело рыцаря, облаченное в доспехи, изрядно измятые и исколотые мечом. Доминик частенько упражнялась и дома. На стенах висели ковры с изображением поединков и охот; а одну из них украшала коллекция мечей, топоров и кинжалов.
      Сестры Дом сидели на кровати и, болтая ножками, поедали большой белый хлеб, разломанный напополам. Увидев его, девочка сразу почувствовала урчание в пустом желудке,—она не ела со вчерашнего вечера.
-Дом!—закричали одновременно Николь и Анжель.—Папа сказал, что Мари-Флоранс выходит замуж! Мы хотим быть подружками невесты!
-А за кого, не сказал?—спросила Доминик, набрасываясь на хлеб и запихивая в рот изрядный кусок.
--За Черную Розу,-прошептала, оглядываясь по сторонам, Анжель.—Сестрица! Мы его видели! Представляешь—у него нет рогов…и копыт тоже…Только черная маска. И он говорит по-окситански так же хорошо, как мы!
-Но вы ведь не испугались его, мои ангелочки?
-Я—нет,-с достоинством сказала Николь.—И он совсем не такой страшный! Наоборот, у него добрая улыбка и такие красивые светлые глаза.
     Доминик , скривив губы, посмотрела на неё. У Николь всегда было свое мнение, хоть она и была ещё так мала.
-Дом, мы сегодня спим в твоей комнате,-проговорила Анжель.—А нашу спальню папа отдал Черной Розе…
«Вот почему он был там во время нашего боя!»—мелькнуло в голове Дом.
-А нам Мюзетта принесла хлеб, и сказала, чтоб мы сидели тихо, как мышки. А сама она и толстуха Клэр носили воду в нашу комнату, потому что Черная Роза захотел принять ванну!
-Вот как?—спросила Доминик. И вдруг—последняя фраза младших сестричек как будто сдернула с её глаз некий покров!
     «Принимает ванну! Один...»
-Девочки,-быстро сказала Дом,-у вас ведь есть ключи от вашей спальни?
-Один взяла домоправительница,-ответила Николь.—А второй—у меня.
-Дай его мне.
-Зачем?
-Давай, давай! А теперь вы должны пойти и нарвать померанцевых цветов для венка Мари-Флоранс. И скажите папе, что меня на венчании не будет!
-Но ведь это же свадьба Фло!—в один голос воскликнули Николь и Анжель.
-Да, но за кого она выходит, вы забыли? За это гнусное чудовище, за Дьявола Лангедока! Нет уж, ноги моей, черт меня побери, не будет в часовне! Ну, а вы, ангелочки, конечно, будете подружками невесты, обещаю!—Она ласково потрепала сестричек по белокурым локонам.-Мамино платье такое красивое, с длинным шлейфом…Вы его понесете, девочки! А сейчас бегите , нарвите побольше цветов! И пусть за ворота с вами пойдут Пьер и Филипп, а то там  рыщут люди Черной Розы, и я не хочу, чтобы с вами что-то случилось!
      Сестрички Дом с веселыми криками выбежали прочь. Она же горько усмехнулась, глядя им вслед. Бедняжки, для них свадьба Мари-Флоранс просто забава, развлечение, и они не понимают ужасной действительности,--того, что старшую сестру вынуждают выйти за самого дьявола в человеческом обличье!
    Оставшись одна, девочка бросилась к коллекции оружия и сорвала со стены небольшой итальянский стилет с серебряной рукоятью и тонким лезвием . Спрятав его за поясом под рубашкой и сжимая в руке ключ, она вышла из своей комнаты и направилась к спальне Анжель и Николь.
     Как ей раньше не пришло это в голову! Она придумывала, хитрила, строила коварные планы…А самое простое решение лежало как на ладони.
     Ведь хотела же она бежать из замка со всеми своими сестрами. Нет невест—нет свадьбы! «А нет жениха—и свадьбы тоже не будет,-думала Дом, целеустремленно шагая по коридору.—Если Черная Роза умрет—мы, все четверо, будем свободны!»
     Конечно, он—кузен короля…и вряд ли Людовик посмотрит на это убийство сквозь пальцы. Но его величество далеко на севере, в Париже; пока эта весть дойдет до него, может многое случиться. В Руссильон приедут барон Дюваль и граф де Монсегюр…и отцу, волей-неволей, после убийства герцога, придется вновь встать на сторону правого дела!
      Дом постаралась холодно и ясно представить себе, как убьет Черную Розу.
«Он лежит в ванне. Я тихо открою дверь, прошмыгну в спальню, подкрадусь сзади…Я схвачу его за волосы, запрокину ему голову назад—и полосну по горлу! Кровь, наверное, ударит фонтаном до потолка. Его тело забьется в предсмертных судорогах. Но я сорву с него его проклятую маску,-если, конечно, он её не снял,- буду смотреть, как тускнеют и закатываются его глаза,—и сердце мое не дрогнет жалостью, как было с его оруженосцем! Я не облегчу его муки, не вонжу кинжал ему в сердце! Это чудовище не заслужило «укола милосердия»!
     Но, как ни настраивала себя Доминик, когда она подошла к комнате сестер, ноги у неё подкашивались , сердце трепыхалось, как птичка, попавшая в сеть ,а кулачок, сжимавший ключ, стал мокрым от пота. Правда, к чести Дом, все это было следствием скорее не страха, а волнения.
     Она уже протянула руку с ключом , чтобы вставить его в замочную скважину,-но дверь вдруг приоткрылась изнутри, и до девочки донеслись голоса. Дом застыла на мгновение, а затем метнулась в темный проем между дверью и стеной…Проклятье! Она опоздала! Герцог был не один!
     Мужской голос—это был де Брие, он стоял по ту сторону двери, в двух шагах от Доминик,-произнес, продолжая начатый разговор:
-…Извини, что не дал тебе понежиться в ванне. Но ты должен сам посмотреть на них и выбрать…
-Подожди, Анри,-отвечал второй голос, гораздо более низкий и глубокий, и Доминик поняла, что он принадлежит её заклятому врагу Черной Розе,-эти застежки. Я отвык носить такую одежду, черт возьми!
-Да, это тебе не рубашка, а сверху кольчуга,-отвечал граф.—Но придется привыкать. Скоро войне конец! А что касается этого наряда,—и пусть это послужит тебе утешением,-сегодня вечером его будет снимать с тебя твоя молодая жена.
      Дом криво улыбнулась. Не дождетесь, монсеньор!
      Послышался звон шпор, и де Брие , не закрыв плотно дверь, отошел в глубину комнаты.
      Но у Доминик был тонкий слух и , хотя мужчины говорили негромко, она слышала каждое их слово.
-Что мои оруженосцы?—продолжая одеваться, спросил Черная Роза.
-Граф разместил их в нижней комнате донжона. Жан-Жака осмотрел капеллан Руссильона,-кажется, священник у них в замке и за врача,-и сказал, что ничего серьезного нет, правда, крови вытекло порядком.
-Кровопускание Жан-Жаку полезно; уж слишком он горяч и задирист, этот юный парижский петушок!
-Он страдает, похоже, не от боли в ране, а от смертельно уязвленного самолюбия. Над ним одержала верх девчонка! Для сына графа де Сю это страшное унижение! А Жерар де Парди трясется от страха из-за твоего знамени, которое растоптала эта же девица!.. Вот, наверное, было зрелище!—весело сказал де Брие.
    Доминик ожидала, что сейчас Черная Роза разъярится, заскрежещет зубами или разразится страшными проклятьями в её адрес,-ведь рыцарское знамя было символом доблести и чести, и почиталось как святыня,-но вместо всего этого герцог искренне расхохотался.
-Анри! Я давно уже так не смеялся! Эта девочка—просто ураган! За какие-нибудь полчаса она умудрилась растоптать мой стяг, ранить моего оруженосца и, наконец, плюнуть мне самому чуть не в лицо! Кровь Христова! Если бы это был мужчина,—он не прожил бы и трех минут! Рыжая бестия!..А как она сражалась! Как ускользнула из-под венецианского удара! А ведь Жан-Жак неплохой мастер, и я сам кое-чему его научил…Чтобы какая –то девчонка так владела мечом!..
      Дом вся обратилась в слух. Похвала герцога её воинскому мастерству, помимо ее воли, приятным теплом разлилась по телу.
-Хотел бы я это видеть, -промолвил граф.—Вот с такой женой ты бы точно не соскучился!
-Что ты говоришь, Анри? Она меня ненавидит,-так, что даже не пытается скрыть это! От такой чертовки можно ждать чего угодно,—яд в кубок с вином или кинжал в грудь в первую брачную ночь!
      «Да, ты прав»,-подумала Дом, невольно сжав рукоять стилета.
-О, такая женщина, монсеньор, умеет и ненавидеть, и любить! Надо только суметь разгадать её и направить чувство в нужное русло,-и самая жгучая неприязнь превратится в столь же пылкую любовь!
-Или наоборот,-мрачно произнес Черная Роза.
-Ты о Бланш?
-Да. Разве её необузданная и дикая страсть не истерзала меня? Она как пожар, оставивший за собой мертвое пепелище…
       «Кто такая эта Бланш? Наверное, одна из его мерзких женщин»,-скривившись, с отвращением решила Доминик. Хотя она легко могла незаметно покинуть свое укрытие и убежать,-тем более, что уже поняла, что не сможет совершить задуманное ею,-она не собиралась делать этого. Конечно, знала Дом и то, что подслушивать очень нехорошо, но разговор за дверью становился все интереснее.
-Но там, где по земле прошел огонь, трава вырастает ещё гуще и сочнее, чем прежде,-сказал де Брие.— Так и ты возродишься к новой жизни!
-Надеюсь. Но мне не хочется больше ни пылких страстей, ни юношеских безумств. Сейчас я предпочитаю ровную привязанность, уважение, взаимопонимание. Я хочу мира и спокойствия, Анри! Война бесконечно утомила меня, мне надоело спать и есть в седле, неделями не снимая с себя лат; мне осточертели ханжеские проповеди отцов-инквизиторов, оправдывающие пытки и сожжение еретиков-катаров…А больше всего мне ненавистен Монфор, эта бездушная жадная скотина, похваляющаяся своими насилиями и грабежами, как самыми блистательными победами!
     « Он лжет даже своему другу,»-с презрением сказала себе Дом.
-Будьте осторожны в выражениях, монсеньор,-переходя на «вы», тревожно промолвил молодой граф.—Не забывайте: инквизиция не дремлет! А Монфор, как вам известно, послан в Лангедок не Людовиком, как вы, а самим Папой, освятившим его миссию как Крестовый поход против еретиков. Вспомните и о позорной участи графа Раймонда Тулузского, обвиненного в пособничестве альбигойцам и распространении ереси; в Сен-Жиле его, обнаженного по пояс, били плетьми на городской площади, как жалкого раба. Я боюсь за вас; боюсь, что и ваш кузен, король Людовик, не сможет защитить вас , если обнаружатся ваши мысли…и, что еще опаснее—ваши деяния!
     Доминик затаила дыхание. О чем говорит этот Анри? Какие такие деяния совершил Черная Роза?
      Но герцог решил сменить тему разговора.
-Не будем об этом сейчас. У нас впереди куда более радостное событие—моя свадьба. Так поговорим лучше о моей невесте. Как ты думаешь,—она тоже ненавидит меня, как та девчонка?
-Что тут можно сказать, монсеньор? Она выглядит тихой, кроткой и застенчивой; к тому же это Евангелие и крест на груди…Я бы не хотел иметь такую набожную жену, клянусь честью! Конечно, моя Розамонда тоже скромна и тиха; но эта—просто настоящая монашка!
-Что ж, возможно, ей удастся замолить мои грехи? Я вижу в приказе короля и в выборе графа  Руссильона божественный промысел, Анри! Неужели за все, что я перенес, я не заслужил , наконец, тихого семейного счастья? С этой девушкой меня соединяет сам Господь! И, если даже сейчас она ненавидит меня,-клянусь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы растопить эту ненависть, сделаю все, чтобы она меня полюбила!
-У тебя впереди всего одна ночь…а потом вы расстанетесь и, может быть, надолго.
-Но не навсегда! И даже одна эта ночь должна изменить мнение моей невесты обо мне. Кем она меня считает? Дьяволом во плоти, чудовищем без души и сердца? Она вся сжимается от страха, когда думает, что ночью ей придется остаться со мной наедине. Но она увидит, что я не таков, как говорят ! Я буду нежен, буду ласков и осторожен…
-Она, конечно, девственница…Тебе будет нелегко преодолеть её страх, робость, стыдливость.
-Я не буду торопиться, Анри! Я никогда не брал женщин силой; а ведь это моя жена, и если я поспешу или причиню ей слишком сильную боль, то и потеряю её доверие, и у неё может возникнуть отвращение к таинству любви.
-Что же ты сделаешь?—поинтересовался де Брие.
-Пусть это останется моей тайной....и тайной моей жены.
-Конечно. Но я уверен, что вам все удастся, монсеньор! Кто посмеет усомниться в вашем знании искусства любви, так же как и в искусстве владения мечом?
-Иди, Анри. Я через минуту присоединюсь к тебе,-промолвил Черная Роза.
      Дом услышала шаги графа и прижалась к стене. Де Брие вышел из комнаты и направился к лестнице. Девочка сжала стилет. Не воспользоваться ли наступившим моментом?.. Но проклятый герцог уже на ногах....И, даже если он безоружен,-наверняка этот дьявол всегда наготове! "Я могла бы как-нибудь обмануть его,-лихорадочно соображала Доминик.-Но как?..Как?.."
     И тут она услышала голос герцога. Он разговаривал сам с собою, как делают иногда люди глубоко задумавшиеся. Как бы отвечая на вопрос друга, он произнес:
-Ты хотел знать, как бы я поступил, Анри?.. Когда-то мы с принцем Людовиком ездили на Кипр. Там , в горах Троодоса, я познакомился с одним отшельником-монахом, который в молодости был большим знатоком женщин и великолепным любовником. Он сказал мне следующее: «Женщина подобна сосуду, в котором не видно дна. Если ты будешь тороплив, вливая в неё свою страсть, то вся вода вытечет из неё, как из Пифагоровой чаши, и ты не сможешь напиться.. Но, если ты будешь осторожен и будешь наполнять её влагой медленно и постепенно, то наградою тебе послужит полный сосуд, из которого ты сможешь утолять свою жажду долгие-долгие годы». Поэтому за ужином я дам моей жене выпить немного вина,-чтобы у неё чуть-чуть закружилась голова. Когда мы войдем в спальню, мы начнем раздевать друг друга—очень медленно, чтобы не испугать её и дать ей привыкнуть к виду моего обнаженного тела. Затем я положу её на постель—и начну целовать. Я начну целовать её с кончиков пальцев на ногах, постепенно поднимаясь все выше по её нагому телу; я исследую языком и губами каждую ложбинку и впадинку. Сначала она замрет в испуге и оцепенении, но постепенно тело её расслабится и начнет отвечать на мои ласки, с изумлением и восторгом , по-новому ощущая себя; и мы пустимся вместе в это сладостное путешествие. Я буду как первооткрыватель неизведанной земли, исследующий самые затаенные её уголки…и, когда я доберусь до груди, а затем до шеи, и прильну к жилке на ней, моя жена уже будет извиваться подо мной , дрожа от неведомых для неё ощущений. Я хочу, чтоб её бледные щеки раскраснелись, а опущенные долу глаза широко открылись—и засияли, как две синие звезды. Чтобы она изгибалась и трепетала, как цветок , попавший под сильный, но живительный дождь. Чтобы её руки сами притянули мою голову к её голове, мои губы—к её полуоткрытым устам, с которых будут срываться сладострастные стоны. И—только когда она сама взмолится—возьми меня!—я сделаю это...
       Доминик не понимала, что с ней. Возможно, виною всему был его голос—низкий и чувственный; но, слушая Черную Розу, она так ясно представляла себе всё то, что он описывал,-как будто все это он проделывал с ней самой. Её сознание раздвоилось, словно она была с ним, в спальне, и лежала обнаженная , а он целовал и ласкал её. И, когда она очнулась, то обнаружила, что стоит, бессильно прислонившись к стене, тяжело дыша , и щеки её горят, как в лихорадке….
      Ее вывели из этого странного состояния шаги Черной Розы. Он направлялся к двери.
Дом вжалась в стену. Мужчина вышел из комнаты и, захлопнув дверь, направился по коридору к выходу, не заметив её.

                                      6.Свадьба Черной Розы.

      Доминик постепенно пришла в себя. «Он, действительно, дьявол!-думала она.—Дьявол-искуситель.» Как могла она так постыдно быстро поддаться его чарам?  «Но нет,-сказала она себе, встряхивая рыжими кудрями,-тебе не завладеть мною!»
      Ей было пора уходить. Наверное, Мари-Флоранс и Элиза заждались её. Но в руке Дом все ещё был ключ от комнаты, и не было сил воспротивиться искушению и не заглянуть туда. Таинственный и ужасный герцог Черная Роза интриговал и завораживал.
«Папа наверняка знает его настоящее имя. Но откроет ли он его нам, своим дочерям?»
     А этот подслушанный ею разговор? В нем тоже было много загадочного и непонятного…Как странно герцог говорил! Совсем непохоже на Черную Розу, жуткие легенды о котором ходят по всему Лангедоку! Он говорил о мире, о спокойствии, о любви…И это тот самый монстр, который насиловал, жег, пытал, распарывал животы?
      «Я должна войти и посмотреть! Может быть, он оставил в комнате какие-нибудь бумаги…письмо…хоть что-нибудь, что приподнимет покров тайны!»
     Доминик вставила ключ в замочную скважину и повернула его. Дверь отворилась.
Это была все та же знакомая с детства голубая спаленка Николь и Анжель. Только сейчас у стены, на стуле лежали шлем и латы, а в изножье кровати—пояс с мечом и белый плащ с горностаевой опушкой и черной розой в центре. Да,-и еще около окна стояла большая , до половины заполненная водой, ванна из чистого серебра ,-драгоценный трофей, привезенный прадедом Доминик из Крестового похода. На краю ванны висел большой мокрый кусок мягкого полотна; а около нее стоял маленький, но сразу приковавший внимание девочки предмет. Это был золотой флакончик с пробкой из цельного ограненного рубина.
    Доминик подошла, наклонилась и подняла его. Хоть она и была равнодушна к драгоценностям, эта вещица сразу пленила её. Флакончик был квадратной формы, и на всех его четырех сторонах были чудесные эмалевые миниатюры , изображающие весьма откровенные любовные сцены.
     Дом долго разглядывала их, завороженная скорее не самими изображениями, а искусной тонкой работой художника, а затем осторожно потянула за рубиновую пробку. Флакон открылся, и густой насыщенный аромат заставил расшириться и затрепетать её ноздри. Что-то волнующее, неуловимо чувственное было в этом странном запахе. Он обволакивал и заставлял вдыхать его вновь и вновь. Девочка быстро вставила пробку обратно и положила вещицу на пол. Опять наваждение! Колдовское восточное снадобье! Теперь Дом почувствовала, что и от воды в ванне исходит этот же, слабый, но необыкновенно приятный аромат.
     Девочка даже перекрестилась, чего давно уже не делала. Тут явно не обошлось без козней сатаны!..
    Но тут Доминик заметила на столике для рукоделий свиток с печатью. Наконец-то! Она поспешно развернула его. Это было послание короля, которое её заклятый враг показывал графу Руссильону. Девочка прочла его и разочарованно вздохнула. «Наш кузен, именуемый Черной Розой…» И ничего более! Однако, от неё не ускользнула ирония, звучавшая в королевском рескрипте. «Похоже, его величество не слишком жалует своего двоюродного брата,»-подумала она.
      Итак ,оставались доспехи, шлем, меч и плащ. Естественно, Дом выбрала меч. Она взялась за рукоять и вытащила клинок из ножен. Это был настоящий боевой меч, безо всяких украшений, с зазубренным и исцарапанным лезвием, явно часто обнажавшийся и побывавший не в одном бою. Дом взвесила его в руке. Он был гораздо тяжелее того меча, которым она недавно сражалась с Жан-Жаком.
      Внимание девочки привлекла полустертая гравировка около гарды. Доминик подошла к окну, чтобы лучше разглядеть её, и при свете уже заходящего солнца увидела две буквы—N и R, сплетенные в вензель, увенчанный герцогской короной .Увы! Буквы тоже ничего не давали, конечно, если они не были настоящими инициалами имени и фамилии заклятого врага Доминик. Но, похоже, гравировка означала именно «RoseNoire»,то есть «Черная Роза».
     Она пришла в эту комнату напрасно! Тайна герцога осталась нераскрытой. Ни на шлеме, ни на латах не было гравировок.
      Дом топнула ногой. Во внезапном приступе ярости девочка выхватила cвой стилет и срезала черные перья на шлеме герцога. «Вот так ему!» Какое-то темное чувство, желание что-нибудь сломать, исковеркать, разбить овладело вдруг ею. Она оглядывалась вокруг себя с налитыми кровью глазами. «Плащ! Прекрасно!» Бархатный плащ Черной Розы, белый с горностаевой оторочкой, был, действительно, богат и красив. Дом набросилась на него и попыталась изрезать стилетом, но это плохо получалось. Тогда она достала из шкатулки для рукоделий сестрички Николь золотые ножницы—и принялась за дело, с неистовой радостью, даже хихикая от охватившего её возбуждения. На ковры на полу полетели клочки белого бархата, туда же отправилась изрезанная черная роза …И вот уже Дом кромсала драгоценный черно-белый горностаевый мех, протестующе и жалобно скрипящий под её проворными ножницами. Расправляясь с герцогским плащом, девочка даже не подозревала, что тем самым спасает жизнь его владельцу….
      Наконец, с плащом было покончено. Еще раз оглядевшись и тяжело дыша, Дом покинула ненавистное теперь для неё место. Она вышла из спальни сестер, закрыла дверь и побежала к Мари-Флоранс.

       Через полтора часа Дом была одета в свадебное платье и готова к выходу, а Мари-Флоранс надежно спрятана.
Когда встал вопрос, где именно укрыться её старшей сестре, Фло сказала:
-Я знаю место, где никто не станет меня искать—в маминой спальне, где она умерла.
-Фло!—вскричала тогда изумленная младшая сестра.—Но ты же до ужаса боялась всегда этой комнаты!
-Именно поэтому там и самое надежное место, Доминик. И, поверь, я совсем теперь его не боюсь…Когда я согласилась, без ведома батюшки, стать женою Гийома Савиньи, я решила испросить благословение хотя бы у нашей матушки…вернее, у распятия, висящего в её спальне. И мы пошли туда вдвоем с Гийомом, и преклонили колени перед Христом, и молились оба, чтобы Он и матушка благословили наш союз. И, мне кажется, в тот миг нас осенила благодать…И вот тогда, сестричка, я поняла, что все мои страхи перед маминой комнатой были напрасны, ведь душа её на небесах, и она смотрит на нас оттуда и защищает, так же как наш Спаситель.
-Что ж,-сказала Дом,-в таком случае, это действительно идеальное место для твоего укрытия! Отец помнит, что ты всегда тряслась от страха, проходя мимо маминых комнат, и туда он точно не пошлёт искать тебя.
-Доминик,-сказала ещё сестра,-не забудь, Бога ради, что ты должна двигаться плавно и неторопливо. Не делай больших шагов и резких движений, и упаси тебя Господь произнести какое-нибудь богохульство!
      Таким образом, Флоранс спряталась, а Элиза одела Доминик, набелила ей, на всякий случай, лицо и спрятала её непокорные кудри под тугую сетку, расшитую жемчужинами. Также Дом натянула алые перчатки, доходившие почти до середины локтя; они должны были скрыть загорелые руки мнимой невесты. Наконец, на голову Доминик кормилица накинула серебристую вуаль, такую густую, что не только лица невесты было не разглядеть под ней, но и, к досаде девочки, она сама почти ничего не видела.
    Повертевшись перед зеркалом и покашляв, чтобы голос был пониже и больше походил на голос Флоранс, Доминик позволила войти в комнату младшим сестрам, в нетерпении топчущимся за дверью. Присев и наклонив голову, она дала девочкам возможность самим надеть ей на голову флердоранжевый венок. Вошел граф де Руссильон, взял за руку мнимую Флоранс, Анжель и Николь подхватили длинный алый шлейф, и процессия, замыкаемая Элизой, двинулась к выходу.
   Капелла, где должен был состояться обряд венчания, находилась на другой стороне двора замка. Когда Дом в сопровождении отца, сестер и кормилицы вышла из дверей донжона, то увидела, что во дворе почти никого нет. Несмотря на приглашение Черной Розы всем желающим принять участие в церемонии, страх перед Дьяволом Лангедока был так велик, что никто не захотел остаться в замке Руссильона. Даже верные слуги графа попрятались кто куда; Доминик увидела лишь управляющего Бастьена, Роже Ришара, начальника небольшого замкового гарнизона, да, конечно, своих любопытных приятелей, Пьера и Филиппа. Это и были все свидетели со стороны невесты.
    Жених, весь в черном, расположился немного в стороне, со своим верным другом Анри де Брие, который, наоборот, нарядился в белое. Позади, опираясь на палку и покусывая губы, стоял Жан-Жак,-он не мог находиться в такой важный для его господина момент в постели.
   Приблизившись к своей нареченной, герцог почтительно поцеловал ей руку. Затем они опустились на колени, и граф де Руссильон благословил их, перекрестив затем обоих.
    Дом, скосив глаза и не слишком прислушиваясь к торжественно-высокопарным словам отца, пыталась получше разглядеть своего «жениха», которого она только мельком до этого видела в окне комнаты сестричек. О, если б не эта проклятая вуаль!
     Он был, заметила она, очень высок, почти на полголовы выше её отца, который тоже не был маленького роста. На герцоге был черный бархатный парадный котарди—верхняя куртка- с застежками из вставленных в серебро крупных опалов, с откидными узкими рукавами и воротником-капюшоном; пояс также был серебряный, из плотно прилегающих друг к другу пластин. Оружия при герцоге не было. Костюм прекрасно облегал фигуру жениха, подчеркивая его гордую осанку, широкие плечи и узкие бедра.
    У заклятого врага Дом были темные волосы и небольшая бородка; а цвета глаз она так и не смогла определить, из-за надетой на его лицо маски и своей вуали. Впрочем, не все ли равно, какого цвета у него глаза? Ведь это всё просто игра, забавная комедия, которая очень скоро закончится! И она, не колеблясь ни секунды, подала Черной Розе свою руку, когда они встали, приняв графское благословение.
    Доминик уже повернулась в сторону двери капеллы, но герцог вдруг громко сказал, обращаясь и к ней, и ко всем присутствующим:
-Я знаю, что, по обычаям этого края, жених делает перед свадьбой подарок своей избраннице. К сожалению, наш брак заключается в некоторой спешке, и я не успел подготовить достойного моей невесты дара. Обычно нареченной преподносят какую-нибудь драгоценность; но у меня нет ни колье, ни браслета, ни цепи, которые  новобрачная  могла бы надеть ...-«Неужели ты мало награбил?»—злобно подумала Дом.-Когда я привезу вас в Париж, мадам,-произнес он, кланяясь Доминик,-я осыплю вас самыми дорогими украшениями. Но пока—примите этот скромный дар от вашего жениха.
     Черная Роза сделал знак рукой, и его паж Жерар вывел из конюшни Руссильона белоснежную тонконогую кобылицу такой красоты, что у Доминик невольно вырвался вздох восторга.
-Эта лошадь— арабский иноходец,-произнес герцог,-ей три года. Я сам выбрал её для вас. Её зовут Снежинка. Иноходь очень удобна для дамского седла, вам будет приятно и легко кататься на этой кобыле. Она вам нравится, мадам?
    «Да, черт возьми, конечно!»-чуть не закричала Дом. Но вовремя прикусила язык и, кивнув головой, тихо пробормотала:
-О да, монсеньор…
     Но она на смогла удержаться, чтобы не подойти к прекрасной кобылице, скосившей на девочку большой темно-вишневый глаз. Дом нежно погладила Снежинку по бархатистой морде ,-лошадь тихо фыркнула ей прямо в ладонь,- провела рукой по шелковистой гриве.
    «Какое чудо! Вот если б можно было прямо сейчас, в подвенечном платье, вскочить на тебя и ускакать далеко-далеко ото всех, от отца, от сестер, от этого загадочного ужасного человека в маске! Как он смог угадать мое желание иметь лошадь? Впрочем,-спохватилась Дом,-ведь этот подарок он сделал не мне, а Фло!»
     Граф де Руссильон с некоторым недоумением смотрел на старшую дочь. Мари-Флоранс никогда особенно не любила лошадей, и не была слишком искусной наездницей.
«Вероятно, она просто хочет показать жениху, что ей приятен его подарок»,-решил старый отец.
    А герцог с улыбкой взглянул на де Брие,- невеста была явно довольна, значит, Черная Роза не ошибся в выборе!
-Дочь моя,-позвал граф,-идем, отец Игнасио ждет нас!
     Дом с трудом оторвалась от кобылицы. Она вновь протянула руку герцогу, и процессия направилась в капеллу.
    Капелла, или часовня, была небольшое строение в романском стиле, с узкими окнами, заделанными разноцветными витражами. Здесь всегда царил полумрак, тем более что отец Игнасио был несколько прижимист и экономил на свечах.
      Как ни старалась Доминик внушить себе, что вся её свадьба с герцогом—чистейший маскарад,-в прямом смысле, ибо и он носил маску, и она—свою вуаль,-но все же сердце её сильно забилось, а дыхание перехватило, когда они под руку вступили под полуциркульный вход в храм.
     Отец Игнасио ждал жениха и невесту перед алтарем; когда все свидетели вошли, он прочитал «Pater Noster» и совершил обряд святого причастия над брачующимися. Дом, склонив голову под вуалью, послушно повторяла за священником латинские слова;
она не заметила, что отец Игнасио вдруг вздрогнул и пристально стал вглядываться в невесту.
     Рукава свадебного платья Доминик были очень широкие; и, когда она перекрестилась, правый рукав сполз вниз, обнажив руку до самого локтя. И тогда капеллан увидел на этой руке ,хоть и затянутой в перчатку, но недостаточно длинную, ярко-красный порез, который тотчас узнал, потому что сам обрабатывал его два дня назад. «Но ведь этот порез был на руке Мари-Доминик!—в смятении подумал священник.—Не мог же точно такой же быть у Флоранс!»

0

4

Мысли так и замелькали в голове испуганного отца Игнасио. «Как Доминик решилась на это?.. Такое кощунство над таинством брака! Впрочем, она всегда была не слишком религиозна. Неужели она пошла на этот обман, чтобы только посмеяться над ненавистным ей герцогом?.. Но получается, что и её сестра Мари-Флоранс замешана в этом переодевании и знает о нем. Как могла Флоранс допустить такое?!! Ведь она –рьяная, набожная католичка! Вот уж от кого я не ожидал такого безумного святотатства! Но что же делать? Остановить обряд? Но Черная Роза…Как он это воспримет? Ведь этот монстр способен на всё, на самое ужасное, если узнает, как над ним решили подшутить! Нет-нет...Надо действовать по-другому. Мари-Доминик сама выбрала свою судьбу,-никто не тащил её к алтарю венчаться с человеком, которого она так ненавидит! Продолжу обряд—и будь что будет. Пути Господни неисповедимы…»
      И священник начал читать литургию.
      Дом вдруг заметила, что, произнося имя невесты, отец Игнасио сказал:«Мари» и ничего больше не добавил. Сначала она не придала этому большого значения; но, поскольку капеллан раз за разом не называл имя Флоранс, девочку начала охватывать паника. Она машинально отвечала «Да» на вопросы о добровольном и искреннем желании вступить в брак с герцогом ,именуемым Черной Розой, о сохранении ему верности и о воспитании будущих детей в истинной католической вере,-и в ужасе думала о том, что тайна её раскрыта.
      А, может, и нет? Похоже, никто не заметил, что имя Флоранс ни разу не было упомянуто. Может, ей просто показалось?
     Между тем таинство продолжалось. Жених с невестой подписали брачный контракт и произнесли все положенные обеты. Тогда священник благословил два кольца, лежащих перед ним на атласной подушечке. Черная Роза взял кольцо первым и надел его на палец Доминик , повторяя , слово за словом, за капелланом,-и его низкий голос звучал торжественно и отдавался эхом под сводами капеллы, словно сам Господь, вторя жениху, соединял молодых нерасторжимыми узами:
-Мари…Прими это кольцо как знак моей верности и любви , во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
    Кольцо оказалось широким ;оно сразу соскользнуло с руки Дом , не успевшей согнуть палец , и упало, зазвенев, куда-то под алтарь. Девочка быстро наклонилась поднять его, и услышала, как Элиза сзади пробормотала:
-Ох, дурная примета…
      И, словно отвечая на это мрачное пророчество, дверь в часовню с кощунственным грохотом, заставившим всех, кто был здесь, вздрогнуть, распахнулась и, бряцая оружием и шпорами, быстрым шагом вошел закованный в броню рыцарь. Нетерпеливо раздвинув собравшихся, он приблизился к герцогу, опустился перед ним на одно колено и, показав перстень с печатью, произнес взволнованным задыхающимся голосом:
-Монсеньор! Вчера вечером около Каркассона отряд графа де Монфора был окружен бунтовщиками во главе с бароном Дювалем! Граф принял неравный бой и послал меня к вам за подкреплением. Я был в вашем лагере; ваши люди уже собираются, ждут только вас! Поторопитесь, монсеньор!
   Черная Роза весь подобрался, как хищный зверь перед прыжком. Он обратился к священнику:
-Брак уже заключен, святой отец? Я женат?
-Да, монсеньор…Вы можете поцеловать свою жену.
     Доминик чуть не упала при этих словах. Кровь Христова! Сейчас обман раскроется!
Но герцог лишь усмехнулся и произнес:
-Увы, мадам, я должен вас покинуть. Но я вернусь! –Про себя он подумал: «Что ж, Бланш, похоже, эту партию ты все-таки выиграла! Обстоятельства сильнее меня. Я остался без первой брачной ночи!»
-Монсеньор,-слабым голосом воззвал к нему отец Игнасио.—Я должен вам сказать нечто очень важное!..
-Не время, святой отец. Скажете все, что хотели, графу де Брие, а он передаст мне! Жерар, мои доспехи, меч и плащ! Они в донжоне, в комнате наверху. Пусть кто-нибудь проводит тебя!
-Я провожу,-неожиданно вызвалась Мари-Николь.
      Вдруг Жан-Жак, отставив свой костыль, кинулся в ноги Черной Розе:
-Умоляю вас, монсеньор, не оставляйте меня здесь! Я хочу находиться рядом с вами!
-Хорошо; но если твоя рана откроется или ты начнешь стонать от боли, мы бросим тебя прямо на дороге, так и знай!
    Лицо оруженосца осветилось радостью.
—Я готов хоть сию секунду, монсеньор!
-Юный граф де Сю! Мне по душе смелость, но не безрассудство. Пусть вам наложат тугую повязку вместо той тряпицы, которой обмотана ваша рана! Вы приехали на свежей лошади?—затем обратился герцог к гонцу.
-Да, монсеньор. Та, на которой я добрался до вашего отряда ,сразу пала…
-Я возьму её и поскачу в лагерь. Ты, Анри, проследи, чтобы Жан-Жаку как следует наложили повязку, и вели конюху посмотреть правую заднюю ногу моего Сарацина; возможно, его надо перековать. Как только ты, Жан-Жак и Жерар будете готовы, держите путь на Каркассон. Анри, поедешь на моем коне; он мчится как ветер , и вы быстро догоните нас.
      Доминик , при всей своей ненависти к герцогу, не могла не восхититься этим человеком,—он отдавал приказы четким и ясным голосом, и все моментально бросались исполнять их.
     В это время бегом вернулся Жерар. Он нес шлем , латы и меч герцога. Лицо его было бледно, нижняя челюсть подрагивала.
-Я не стану надевать сейчас доспехи. Жерар, привезешь их мне,-сказал Черная Роза.-Меч!—И он быстро опоясался мечом.—Шлем!—Жерар подал его герцогу—без перьев, срезанных Доминик.-Что это, че…боже мой?—вовремя вспомнив, что он находится в святом месте, спросил рыцарь , в недоумении разглядывая шлем, но все же надевая его на голову.—Плащ!
-М-м-монсеньор…Ваш плащ…
-Ну? Что такое?
-Ваш плащ…Боюсь, что он…немного испорчен.
-Ты смеешься? Некогда шутить!
     Бедняга Жерар весь вспотел. Вот ужас! Мало того, что он не спас герцогского знамени, так ещё и плащ нашел весь искромсанный!
-Его…его кто-то изрезал ножницами, монсеньор. Изрезал на кусочки!
      Герцог опять усмехнулся. Он начал догадываться, кто побывал в его комнате и испортил шлем и плащ. Опять эта рыжая бестия! Но времени разбираться не было.
-Монсеньор!—обратился к нему де Брие.—Возьмите мое сюрко!
      И, расстегнув застежку, он снял с себя свой алый плащ и протянул Черной Розе.
-Благодарю, Анри,—сказал герцог.—Прощайте, господа!-Он застегнул сюрко, которое дал ему его друг, и быстрым шагом направился к выходу из часовни. Но вдруг резко остановился, повернул назад и, подойдя к Доминик, взял её за руку и почтительно прикоснулся губами к её дрогнувшим пальчикам.
-Я вернусь, мадам, клянусь честью. И докажу вам, что я отнюдь не чудовище и не дьявол. Только дождитесь меня,-тихо прошептал он –и вышел. Через мгновение послышался дробный стук копыт,—Черная Роза покинул Руссильонский замок и свою юную жену.

                              7. Пути Господни неисповедимы...

      В полулье от Руссильонского замка , на пути в лагерь Черной Розы, пятнадцать человек сидели в засаде на вершине холма у дороги. Место было выбрано удачно,—по обе стороны тропы здесь росли густые ветвистые дубы, в то время как дорога из замка поднималась вверх по довольно крутому оголенному склону, позволяя тем, кто был наверху, хорошо разглядеть приближающихся путников. Услышав звонкий стук копыт вдалеке,-в тишине подступавшей ночи все звуки были отчетливо и далеко слышны,-все эти люди вскочили на ноги.
-Кто-то едет!—сказал один из разбойников( ибо, судя по зверским выражениям их заросших лиц и тому, что все они были вооружены до зубов, это были именно разбойники).
-Да; и, похоже, там всего одна лошадь!
-Вдруг это он?
-Вряд ли он поедет один…Посмотрим!
       И сидящие в засаде подкрались к обочине дороги.
-Это он, погляди, Франсуа?
-Нет. Его всегда сопровождают оруженосцы…И конь не его! И плащ. Уж его-то плащ ни с каким другим не спутаешь, даже в темноте,-он белый, и в середине—черная роза…Знаменитый плащ!—И тот, кого называли Франсуа, добавил ,ощерившись, как голодный волк:-Когда мы перережем герцогу глотку, я возьму этот плащ себе! Вот приятно мне будет кувыркаться на нем с моими подружками! –
-А я возьму себе его меч,-сказал другой разбойник.
–А я—его коня; такого красавца на королевской конюшне не сыщешь!
-Ребята, коня тоже придется прирезать. Монсеньор же сказал—никаких следов! А такую лошадь может кто-нибудь узнать, уж слишком она заметная.
Монсеньор, вроде, хотел, чтобы мы взяли его живьем?
-Да, он мечтал сам выколоть глаза этой скотине с черной розой. Но сейчас ему хочется, чтобы всё произошло побыстрее.
-Это, похоже, его дружок…У него алый плащ!--сказал один из бандитов.
-Точно, это де Брие! Ишь как летит!— Франсуа пробормотал про себя :«Хорошо, что граф едет один, без Черной Розы…трудновато бы нам пришлось, ведь Анри нельзя убивать ни в коем случае!» и махнул рукой своим приятелям.—Пропустим его, он нам не нужен. Скоро появится и наша добыча!
     Конь и всадник как две пущенные из лука стрелы пронеслись мимо разбойников.
-Ты уверен, Франсуа, что герцог появится скоро?
-Я сам видел в лагере гонца и слышал, что граф де Монфор нуждается в подкреплении. И тогда я сразу прискакал к вам. Люди Черной Розы все на ногах, ждут только его. Он не привык медлить. Этот мерзавец появится здесь с минуты на минуту.
-Слушай, Франсуа, а за что ты его так ненавидишь? Герцог, говорят, благоволит к тебе…
-Он велел вздернуть моего брата, когда тот в замке Безье хотел развлечься с какой-то шлюшкой. Сам корчит из себя святошу, и нам не дает получить удовольствие! Есть закон—всё, что находится во взятом замке, принадлежит победителям! Разве не так, черт побери?
      Товарищи одобрительно загудели. Один из них, молодой парень с прыщавым лицом, вдруг спросил высоким фальцетом:
-А мы с ним справимся? Я слыхал, он легко может уложить десятерых, а нас всего пятнадцать…
-Не волнуйся, Поль; у тебя же есть твой меткий лук, а у нас - большая рыбачья сеть! Мы набросим её на Черную Розу и его людей сверху и, пока они будут пытаться освободиться, всех их перережем. Они не успеют даже мечи обнажить! Главное—быстрота и неожиданность! Веселей ребята, скоро нас ждет хорошая заварушка!

     Когда посланец передал герцогу просьбу Монфора немедленно ехать в Каркассон, сердце Доминик радостно затрепетало.
     Да, Элиза была права—но лишь наполовину! Упавшее обручальное кольцо было плохой приметой—но только для жениха, оставшегося без законной брачной ночи; а невеста—невеста была готова петь от счастья—он уезжал!  Похоже, надолго, а, может быть ,и навсегда!
     Девочка следила за быстрыми сборами герцога в дорогу сияющими из-под вуали глазами. Только бы ничем не выдать свою радость!..
    «Теперь надо незаметно исчезнуть из капеллы,-подумала она, когда Черная Роза, поцеловав ей руку, направился к выходу,-снять платье—и всё будет закончено. И Фло можно будет не прятаться больше.»
      И она стала потихоньку, делая маленькие шажки, продвигаться к двери часовни.
Но, когда Дом уже была готова, подобрав юбку и длинный шлейф, броситься наутёк, сзади раздался голос, показавшийся бедной девочке ударом грома:
-Мари-Доминик!
     Это был голос священника. Уж не ослышалась ли она?.. Дом замерла; но тут же вспомнила о своей роли, вспомнила, что она—не Доминик, а Флоранс. Не оборачиваться…Не выдать себя ничем….
      Она втянула голову в плечи и подхватила шлейф, чтобы бежать. Но голос сзади повторил, уже громче и жестче:
-Мари-Доминик! Остановись!
      Дом медленно повернулась. Ноги вдруг стали ватными. Все стоявшие в часовне смотрели на неё. Отец, сестры, граф де Брие, Жан-Жак, Жерар, Пьер, Филипп, Бастьен, Ришар…В их взглядах было недоумение. И только Элиза, схватившись за сердце, в ужасе глядела то на разгневанного отца Игнасио, то на несчастную Дом.
-Святой отец,-произнес граф де Руссильон,-к кому вы обращаетесь?
-К невесте, мессир граф!
-Но…но ведь это же Флоранс, а не Доминик, падре.
-Вы ошибаетесь.-Сурово сказал капеллан.-Это именно Мари-Доминик! Прошу вас, снимите с неё вуаль и убедитесь сами!
      Дом вдруг очень захотелось упасть в обморок.«Пожалуйста, Господи, позволь мне лишиться чувств!—взмолилась она так горячо, как никогда еще не обращалась к Всевышнему.—Ну почему я не могу потерять сознание и не видеть всего этого? Какой позор!..» И она крепко зажмурилась.
     Отец подошел к ней , поднял вуаль…И отступил, пораженный. Дом услышала, как ахнули вместе её сестры и Пьер с Филиппом:
-Мари-Доминик!
-Открой глаза и посмотри на меня,-хриплым голосом приказал граф.—Немедленно!
      Она открыла глаза. Во взгляде отца она прочитала—нет, не ярость, не бешенство…А лишь глубокое, искреннее горе, печаль, которые больше ранили сердце Дом, чем самая ужасная вспышка отцовского гнева.
-Зачем ты это сделала, дитя моё?—спросил тихо и мягко Руссильон.
     Она закусила губу и замотала головой, отказываясь отвечать и чувствуя, что слезы вот-вот брызнут из глаз.
-Ты понимаешь, Мари-Доминик, ЧТО ты сделала?
-Я…я…это была просто шутка, папа…-пробормотала девочка.
-Шутка? Дочь моя! Ты только что обвенчалась с герцогом Черная Роза!
-Нет, папа…подожди! Ведь герцог женился не на мне…а на Мари-Флоранс!
-Нет,-вмешался очень бледный и серьезный отец Игнасио.—Он женился именно на тебе. Ты стояла с ним перед алтарем, ты дала все положенные обеты, и тебе он надел на палец обручальное кольцо. Я вовремя, хвала Создателю, увидел твой обман. У вас с Мари-Флоранс одинаковое первое имя,-а я ни разу не произнес имени твоей старшей сестры. И теперь ты, Мари-Доминик—законная супруга герцога!
-Жена…жена Черной Розы?...Правый Боже!!! Никогда!—потрясенно прошептала Дом.
О, что она наделала?
-Зачем, дочь моя, зачем?—восклицал отец, тряся её за плечи.
      Но тут де Брие, который, как и все в часовне, сначала удивленно следил за этой сценой, но затем явно развеселился, сказал, обращаясь к старому графу:
-Умоляю вас, господин де Руссильон, пощадите новобрачную! Ведь сегодня—самый важный день в её жизни! Будьте к ней снисходительны, прошу вас. Ничего ужасного не случилось,—герцог же сказал, что готов жениться на любой из ваших дочерей!
    Слезы все-таки полились из глаз Доминик. Размазывая их по своему набеленному Элизой лицу, она вдруг увидела, как переглядываются между собой и мерзко улыбаются оруженосцы Черной Розы. Девочка задохнулась от ярости и унижения. Два подлых негодяя! Особенно Жан-Жак! Зачем, зачем она пощадила его там, на площадке!..
    В это время в часовню вбежали Элиза (она потихоньку покинула храм и сейчас вернулась с Флоранс, которой по дороге все рассказала) и старшая сестра Дом.
Фло и Элиза бросились на колени перед графом и стали целовать его руки.
-Батюшка! Умоляю, простите меня!—рыдала Флоранс.—Это была моя задумка! Батюшка! Я вышла замуж за Гийома Савиньи…тайно…не испросив вашего благословения! Но побоялась признаться вам сегодня, когда вы объявили мне , что выдаете меня за герцога…И тогда…тогда я придумала этот чудовищный обман. А Доминик ни в чем не виновата! Это все я!
-Встаньте обе,-сказал Руссильон.—Флоранс! Я прекрасно понимаю твое желание защитить сестру. Но я знаю и то, что столь кощунственный безумный план не мог прийти тебе в голову…Виновна Доминик,—но вышло так, что она сама себя наказала, да так, что запомнит этот день на всю свою жизнь!
     Жерар и Жан-Жак уже откровенно хихикали. Де Брие тоже с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться.
     «Весёлая семейка у Руссильонов!—подумал молодой человек.—А моему герцогу всё же досталась не монашка, а рыжая бестия. Впрочем, что бы он ни говорил,-она подходит ему гораздо больше!»
     Анри невольно стало жаль бедную девочку, загнавшую саму себя в ловушку нежданного брака. Он подошел к Доминик и, галантно преклонив перед ней колено, приподнял и поцеловал край её подвенечного платья.
-Мадам герцогиня, не плачьте, умоляю вас. Ваш муж вернется к вам—и очень скоро!
      Дом метнула на него яростный взгляд. Он издевается над её горем! Но молодой граф смотрел на девочку хоть и с улыбкой, но в улыбке этой были и понимание, и доброжелательность. Она вдруг догадалась, что он просто решил слегка подбодрить и развеселить её. Она криво улыбнулась ему в ответ.
-Что же делать с брачным контрактом?—тем временем спрашивал у отца Игнасио Руссильон.
-Я перепишу его, господин граф.
-Сколько на это уйдет времени?—обернулся к ним де Брие.
-Столь важную бумагу нельзя писать в спешке. В контракте должно перечисляться все приданое жены герцога, а это весьма немало. Около часа, пожалуй, уйдет на составление нового документа.
-Я не могу ждать так долго, падре,-сказал де Брие.—Перепишите контракт, и пусть он пока останется здесь, в замке. Вы сейчас нужны Жан-Жаку. Наложите ему повязку потуже. Времени у нас очень мало, герцог уже на пути в Каркассон!
-А кольцо?..—вдруг спохватился капеллан.—Ведь Мари-Доминик не надела его на палец жениху!
     Действительно, кольцо по-прежнему лежало на атласной подушечке около алтаря. Дом узнала этот старинный перстень с крупным бриллиантом необычной огранки. Его совсем недавно носил сам её отец.
-Если вы разрешите, господин де Руссильон, кольцо я возьму с собой и сразу же передам его монсеньору,-промолвил де Брие.
-Конечно, любезный граф! Пока вы готовитесь к отъезду, разрешите мне черкнуть две строчки моему зятю…
     Через полчаса кони оруженосцев Черной Розы и Сарацин были оседланы, и трое мужчин готовы в дорогу. Граф Руссильон вышел проводить их. В руке его была небольшая агатовая шкатулка .
-Передайте это герцогу,  господин де Брие,-сказал старик.—Расскажите все, чему стали свидетелем после его отъезда. Клянусь вам честью, я не знал об обмане, затеянном Мари-Доминик! Надеюсь, однако, что пути Господни неисповедимы, и этот столь странно заключенный брак будет все же счастливым и удачным. Передайте герцогу мое благословение—и да хранит его Всемогущий Боже!
     Де Брие спрятал шкатулку под белый плащ, который дал ему граф.
-Поверьте, дорогой де Руссильон,-произнес молодой человек,-все, что говорят о герцоге Черная Роза в Лангедоке, да и в Париже,—ложь! Он благородный и честный человек. И, возможно, совсем скоро и вы, и ваша сейчас столь несчастная дочь поймете это и будете гордиться,-вы—зятем, а она—мужем!
      И де Брие вонзил шпоры в бока Сарацина. Три всадника галопом поскакали со двора, и скоро стук копыт замер в отдалении.
     Тогда граф направился в комнату Доминик, в которую он отослал свою дочь из часовни. Казалось, Руссильон постарел сразу на несколько лет. Походка его стала шаркающей, седая голова низко опустилась на грудь.
       Дом, не переодетая, сидела на кровати .Слезы её давно высохли, проложив уродливые черные дорожки по набеленным щекам. Девочка была в каком-то оцепенении, её широко открытые синие глаза , не моргая, смотрели куда-то в одну точку.
      К ней приходили и пытались утешать и её сестрички, и Пьер с Филиппом, и Элиза. Но она всех просила мертвенно-спокойным голосом оставить её одну,-и то, что она именно ПРОСИЛА, а не кричала, не ругалась и не топала в бешенстве ногами, говорило соболезнующим яснее всего, какое тяжкое постигло её горе.
      « Она не вела себя так даже когда умерла её мать,-подумал, увидев дочь, граф.—Как это не похоже на мою неунывающую, жизнерадостную Дом! Мне надо ещё навестить и успокоить Мари-Флоранс…Но с ней гораздо проще. Фло всегда может найти утешение в молитве; а Доминик невозможно представить кающейся и бьющей себя в грудь перед распятием , как Магдалина.»
-Дочь моя!—сказал старик. Дом наконец оторвала свой взгляд от некой невидимой точки и посмотрела на отца.
-Папа…-прошептала она.--Зачем ты согласился на этот брак?
-Я спасал свой замок и своих дочерей, Мари-Доминик.
-Я думала…думала, что ты хочешь обмануть герцога. Что ты ждешь Монсегюра и Дюваля. Я только хотела выиграть время до их появления…
-Разве ты не слышала? Барон Дюваль далеко на юге, у Каркассона. А замок Марианны пал, и Монсегюр сдался Черной Розе. Никто бы не пришел нам на помощь, Дом! Поэтому—если это хоть немного облегчит твою боль—знай, что своим браком с герцогом ты спасла нас всех!
-Да…но цена слишком высока, папа.
-Ты еще слишком юна и не знаешь, что за все в этой жизни приходится платить. Неисповедимы пути Господни, девочка моя! Возможно, ваш союз окажется счастливым…и ты полюбишь своего супруга!
-Нет…никогда…скорее я умру!
     «Только не мысль о смерти! Надо взбодрить её, направить её мысли в другое русло!»
-Дочь моя, я принял решение… Я отправлю тебя к своей двоюродной сестре Агнесс, которая является аббатисой монастыря Святого Доминика в Мон-Луи. Она много лет назад вышла замуж за кастильского гранда и долгое время жила при испанском дворе, но, овдовев и оставшись бездетной, вернулась во Францию и постриглась в монастырь, достигнув через десять лет высокого звания аббатисы. Агнесс- женщина весьма ученая и достойная, знающая к тому же прекрасно все тонкости дворцового этикета…Я растил тебя и воспитывал , Доминик, любя и лелея; но теперь понимаю, как мало я тебе дал. Да, ты прекрасно владеешь мечом и луком, ты лучше любого самого искусного наездника держишься в седле. Будь ты моим сыном, а не дочерью—я бы гордился тобой безмерно! Но—увы!—девушке, а тем более замужней женщине, все это знать и уметь совсем не к лицу. А твои знания ограничены, ты –как полевой цветок, не ведавший ножниц садовника. Я баловал тебя и потому позволял слишком многое…Теперь ты видишь сама, к чему привели твои безрассудство, несдержанность и непослушание. Мари-Доминик! Отныне ты—не только моя дочь; ты замужем, твой супруг—кузен короля, и я не хочу, чтобы твой муж краснел за тебя, когда ты окажешься в Париже ,и тебя представят его и ее величествам .Поэтому ты отправишься в монастырь , где тебя научат достойным манерам, музыке, рисованию, пению, вышиванию, языкам. Завтра утром ты отправишься в дорогу. А пока—переоденься и спускайся в нижнюю залу. Стол уже накрыт, и свадебный ужин готов.
    Хотя Дом не ела практически со вчерашнего вечера, её замутило при мысли об еде. А, может, от того, что отец сказал «свадебный ». Она восприняла известие о монастыре абсолютно равнодушно. Быть может, это даже к лучшему—оказаться подальше отсюда, где все и вся напоминает ей о её позоре и невосполнимой утрате …Утрате свободы, юности, душевного спокойствия, радости. Все это было потеряно ею навсегда.
-Я переоденусь, папа, но есть я не хочу.
-В таком случае,-сказал старый граф,-я позову Элизу, чтобы она помогла тебе, и жду тебя в конце коридора, около комнаты твоих младших сестер.
      Через десять минут Доминик подошла к спальне Анжель и Николь. Зачем отец позвал её сюда? Эта комната стала ей ненавистна, как и все, что было связано с Черной Розой.
Граф стоял на пороге. Рядом с ним топталась в некотором замешательстве Мюзетта с веником и деревянным совком в руках.
-Мюзетта!—произнес Руссильон.—Отдай совок и веник Мари-Доминик и ступай ужинать. Моя дочь насорила здесь—она и уберет! Ты поняла меня, Доминик?
      Дом с необычной покорностью приняла из рук опешившей Мюзеты веник и совок и вошла. Дверь за ней закрылась. Ванну уже убрали. На синих коврах на полу и на постели лежали куски изрезанного ею плаща герцога. Окно было открыто, и ночной ветерок весело гонял по комнате клочки горностаевого меха. Девочка , сначала медленно и как бы осторожно, но постепенно все с большим ожесточением принялась сгребать веником эти жалкие останки недавно столь роскошного одеяния Черной Розы. Неожиданно какой-то предмет, задетый веником, покатился прямо ей под ноги. Это был драгоценный флакончик с загадочным зельем. Рубиновая крышечка вылетела, и опять все тот же странный волнующий аромат поплыл по комнате.
    Дом схватила флакон, заткнула пробкой и, подойдя к окну, с силой размахнулась и швырнула дорогую безделушку в ров с водой. Далеко внизу послышался всплеск…О, если б можно было так же просто и легко зашвырнуть куда-нибудь подальше весь этот ужасный нескончаемый день!
      Она снова с остервенением начала махать веником. Вдруг то ли смех, то ли рыдание вырвалось из её груди. «Я здесь работаю, как простая служанка! Я, графская дочь…Нет, не графская дочь — а герцогиня, жена двоюродного брата короля! »
      Это было невыносимо. Она бросила веник и упала на постель, рыдая и бессильно молотя по шелковому  голубому  одеялу маленькими кулачками
      Разрядка наступила. Стоявший за дверью и чутко прислушивавшийся к звукам за нею старый отец облегченно вздохнул, перекрестился и медленно пошел по коридору к комнате Флоранс.
     Заглянувшая в комнату круглая полная луна равнодушно смотрела на плачущую тринадцатилетнюю девочку, лежавшую ничком на кровати. «Пути Господни неисповедимы,-словно говорила луна,-и могло случиться так, что эту ночь ты провела бы на этой постели не одна, а со своим супругом, герцогом Черная Роза.»

       За час до описываемого в замке графа ещё более драматические события происходили на холме, где притаились пятнадцать головорезов, поджидающих Черную Розу. Бандиты услышали стук копыт и снова поспешили к краю тропинки, чтобы посмотреть вниз на подъезжающих. Наступила ночь, но луна уже всходила ,освещая мертвенно-бледным светом дорогу к замку.
-Трое!—сказал один разбойник.
- Один — в белом плаще…- задрожав от возбуждения, прибавил другой.— Франсуа, погляди — это он?
     Их главарь посмотрел вниз.
- Точно, ребята! Это его конь…и белый плащ! И его оруженосцы! Готовься! Ты, Крепыш, руби подпиленное дерево, но смотри, не опоздай, чтоб они не проскочили! Вы, Конрад и Жюль, полезайте с сетью на деревья. Да сами не запутайтесь, ротозеи! Мы не должны их упустить!
      Всадники были уже близко. Они слегка придерживали скачущих в гору лошадей. Голый склон кончился,— они оказались под густым сводом деревьев, растущих на вершине холма. Едущий чуть впереди всадник в белом плаще взмахнул рукой, приказывая этим жестом своим спутникам ехать быстрее; но вдруг большое сухое дерево покачнулось и начало падать прямо перед мордой его вороного жеребца.
     Рыцаря спасла лишь мгновенная реакция,—он успел вздыбить и повернуть коня; а вот один из оруженосцев ( это был несчастный Жерар) прямо вместе с мчавшейся лошадью напоролся на длинный голый сук, который, как копье, пронзил грудь нормандца и вышел , окровавленный, из его спины. Жерар затрепыхался , как бабочка, нанизанная на булавку ; но вскоре тело его обвисло. Он был мертв. Лошадь его сломала себе передние ноги и тоже билась на земле, тщетно пытаясь подняться. Затем один из разбойников прирезал её.
      И Жан-Жак, и всадник в белом плаще,-это, конечно, был граф де Брие,- были невредимы; но тут откуда-то сверху, с деревьев, на них и их коней упала огромная сеть, и четырнадцать человек выбежали с криками из зарослей по обе стороны дороги, размахивая мечами и топорами. Жан-Жак, запутавшийся больше и тщетно барахтавшийся в сети, пытаясь достать свое оружие, погиб вторым,—топор Франсуа раскроил ему череп.
      Но де Брие, который показал чудеса искусства верховой езды, одной рукой заставив Сарацина встать на дыбы и резко повернуться, а другой в то же мгновение выхватив свой клинок, когда сеть упала на него сверху, не растерялся и, натягивая поводья , чтобы конь не заметался и не запутался, начал разрезать её мечом. Он успел зарубить троих бросившихся к нему разбойников; но метко пущенная из лука стрела вонзилась верному другу Черной Розы в правое плечо, в прорезь между нагрудником и наплечьем, и Анри уронил меч. Стрелял в него тот самый прыщавый бледный парень с тонким голосом по имени Поль, оказавшийся отменным лучником.
     Тогда остальные бандиты во главе с Франсуа накинулись на герцогского жеребца и, перерезав ему глотку, стащили бешено сопротивлявшегося друга Черной Розы с Сарацина и принялись наносить куда попало удары топорами и клинками, пока Анри не затих.
Все было кончено. Разбойники стояли над неподвижно распластанным телом, тяжело дыша.
- Дайте огня,-хрипло приказал, наконец, Франсуа. Под деревьями, где они находились, было совсем темно.
     Один из головорезов высек огонь и зажег приготовленный факел. Франсуа наклонился, поднял забрало шлема лежавшего у его ног человека и поднес факел к лицу…И—отшатнулся. На него смотрели широко открытые, уже остекленевшие глаза  друга Черной Розы.
- Де Брие… - в ужасе пробормотал главарь.
       Спотыкаясь, главарь бандитов отошел в сторону от товарищей. Те, в недоумении почесывая головы, смотрели то на него, то на труп. Разбойники, видимо, не понимали, что так потрясло Франсуа.
- В чем дело?—спрашивали они друг друга.
- Не того укокошили.
- Плохо дело; нам не заплатят того, что обещали…
- Да, похоже, денежки наши уплыли!
- Не беда; представится другой случай.
- Верно говорят, что этот герцог заколдован…
- Да; и ещё говорят, что никакое оружие его не берет.
- Сатана его спас, не иначе!
- Да ведь он же сам—Дьявол…Лангедокский Дьявол!
- Франсуа! — позвал один из них.— Черт с ними, с деньгами!.. Не бери в голову, дружище!
      И, подойдя к главарю шайки, он дружески хлопнул того по плечу. Франсуа обернулся—и вдруг набросился на утешавшего его и, схватив за горло, повалил на землю и  начал душить.
- Не брать в голову? — рычал Франсуа.—Да ты знаешь, свинья, что вы натворили?...
       Остальные бросились их разнимать. Только прыщавый юноша-лучник остался рядом с телом графа. Пользуясь тем, что внимание всех бандитов было привлечено дракой Франсуа и его подельника, он быстро наклонился и начал обшаривать мертвое тело.
Проворные пальцы вскоре нащупали под плащом де Брие шкатулку, которую дал другу Черной Розы граф Руссильон. Юноша вытащил её и уже собирался спрятать на себе, но тут Франсуа, уловивший краем глаза при свете единственного факела движение вора, оставил своего полузадушенного дружка и кинулся на лучника. Сверкнуло лезвие кинжала,— и незадачливый воришка, даже не вскрикнув, осел на землю с клинком в груди.
-Так и знал, что не стоит доверять этой скотине Полю,-пробормотал Франсуа, поднимая выпавшую из разжавшихся пальцев лучника шкатулку.
     Он велел снова поднести факел и , присев на корточки, при его колеблющемся свете вскрыл агатовый ящичек. Бандиты, затаив дыхание, смотрели через его плечо. Вздох разочарования вырвался у них всех, когда главарь вытащил из шкатулки только перстень и кусок пергамента.
-Кольцо,-сказал один, дернув себя за бороду.
-И какая-то бумажонка…-ответил другой.
-Я думал, нам все ж таки повезло, и в этом ящичке полно драгоценностей!
       Франсуа в это время, повертев в руке бриллиантовый перстень, развернул пергамент. Читать он умел не слишком хорошо, а его подельники и вовсе не разумели грамоты. Но он не смог разобрать написанного, потому что не знал окситанского языка, на котором граф обращался в письме к Черной Розе.
-Черт побери!—воскликнул главарь, и так и эдак вертя в руках бумагу.—Какие-то каракули!
-Брось ты эту бумажонку, Франсуа… Вот перстенек—вещица ценная, коли алмаз в нем настоящий! Загоним его какому-нибудь скупщику, хоть малость деньжат выручим.
-Болваны! ..Бумага часто бывает важнее всяких безделушек. Нет, её надо показать монсеньору.
-Но колечко –то будет наше, Франсуа? Ты же не отдашь его своему хозяину?..
-Идиоты! А вдруг в этих каракулях как раз про кольцо и говорится? Что тогда скажет монсеньор? Он и так меня прибьет за смерть де Брие, да и вам не поздоровится…Он в ярости ужасен.
-Этот негодяй здорово сопротивлялся и укокошил троих наших. Скажем, что он и прыщавого Поля прирезал. Вот и пришлось его маленько успокоить, и мы не ожидали, что он возьмет да вдруг и окочурится,-предложил один из бандитов.
-Да уж, придется что-нибудь придумать,-сказал Франсуа.—Ладно, ребята, за дело! Тащите трупы к телеге в лесу. Отвезем их к реке, привяжем камни к ногам—и концы в воду! А дохлых лошадей –в яму, которую мы вырыли…Да закопайте поглубже, чтоб ни волки, ни собаки не добрались!—И бандит , положив перстень и бумагу обратно в шкатулку, захлопнул её и убрал в висевшую на поясе кожаную сумку.
       Разбойники, вяло переругиваясь, принялись за дело.

      Проснувшись на рассвете следующего дня, Доминик ( она, к собственному удивлению, все-таки заснула, и даже крепко спала!) почувствовала жуткий голод. Она спустилась в нижнюю залу, где стояли еще неубранные после  вчерашнего столы с остатками свадебного ужина, и набросилась на еду. Отец застал её, жадно обгрызающую оленью ногу и щелкающую зубами , как изголодавшийся волчонок.
-Мари-Доминик,-сказал граф,-надеюсь, ты не забыла о нашем вчерашнем разговоре? Ты едешь в монастырь, и на сборы я даю тебе два часа. Элиза и Клэр помогут тебе…Дом! Ты меня слышишь? Не объедайся, тебе станет плохо!
    Ей , действительно, стало плохо , и отъезд пришлось отложить до полудня.
    Служанки сложили в сундучок её одежду; отец дал ей с собой шахматную доску с фигурками из слоновой кости в расшитом серебром мешочке. Сестрички Анжель и Николь, непривычно притихшие и серьезные, принесли Доминик набор для вышивания—красивую шкатулку, в которой лежали нитки, иголки и те самые злополучные золотые ножницы, которыми девочка накануне с таким наслаждением кромсала плащ Черной Розы. Флоранс, которой тоже нездоровилось, прислала с Элизой Библию в роскошном сафьяновом переплете с золотым тиснением. Элиза же положила в сундучок Дом свой настой, отбеливающий кожу.
      Качая головой, кормилица горестно говорила:
-Ох, госпожа, вам плохо, а вашей сестрице ещё хуже!.. Ведь она узнала, что барон Дюваль дерется у Каркассона с этим чудовищем Монфором, и Дьявол Лангедока туда же отправился. А где Дюваль—там и его оруженосец Гийом Савиньи, муж моей бедной голубки! Она всю ночь не спала, и не ела уж который день. Ох, плохие у меня предчувствия! Не к добру всё это; что её свадьба—украдкой да ночью, что ваша—с Черной Розой, которого вы и лица-то так и не видали…
- Ах, Элиза,  да замолчи же наконец! — не выдержала и без того измученная тошнотой Доминик.
- Извините, мадам герцогиня!—поджав обиженно губы и чуть присев, ответила служанка.
«Мадам герцогиня!»... Этот новый для неё титул отозвался очередным, и последним, спазмом в глубине почти пустого желудка, и Дом еле успела добежать до стоявшего на стуле тазика.
      Потом она ходила по своей комнате, мысленно прощаясь с каждым предметом в ней. Она провела рукой по искореженным доспехам на чучеле рыцаря, с нежностью коснулась пальцами каждого предмета из своей коллекции оружия на стене. Как ей хотелось взять с собой хотя бы маленький кинжальчик!..« Я умру в этом монастыре от тоски! — подумала она. И тут же мысленно прибавила: - И поскорей бы! Пока проклятый герцог не вернулся за мной!»
    Затем отец позвал её в свою комнату. Когда Дом вошла, то увидела на его раскрытой ладони предмет, о котором совсем забыла. Это было кольцо, которое Черная Роза надел ей в капелле на палец , которое она уронила под алтарь да так и не нашла, потому что в это время явился посланец Монфора, и герцог стал собираться в путь. Как Дом тогда обрадовалась! Ей было уже не до кольца.
- Мари-Доминик, - сказал граф, — возьми свое обручальное кольцо. С твоей стороны большой грех, что ты оставила его в часовне!
     Дом насупилась и спрятала обе руки за спину.
- Не веди себя как ребенок. Дочь моя, это символ твоего замужества, не забывай об этом никогда! Ты должна надеть его и носить не снимая, и не дай Господь тебе потерять его!
- Оно мне велико, - угрюмо пробормотала девочка.
- Продень его пока в цепочку и носи на груди. Я уверен, что твой супруг будет носить свое обручальное кольцо и никогда не снимет его! Вчера перед отъездом графа де Брие я передал ему перстень и, как только он нагонит монсеньора, то сразу же все ему расскажет о вашем браке и отдаст кольцо. А теперь возьми своё.
     Доминик взяла перстень. Ей некуда было деться от этого мерзкого герцога!.. Его не было здесь, но всё, всё напоминало ей о нем!
     Вчера в часовне из-за своей вуали она не смогла как следует рассмотреть перстень. Теперь же увидела, что это золотая печатка , с той же монограммой, что и на лезвии меча Черной Розы,-две переплетенные буквы—N и R. Что же они означают?..
     Она решилась.
-Папа…А как на самом деле зовут …Черную Розу?—Она с трудом выдавила это имя. О, будь оно проклято на веки вечные!
      Руссильон слегка нахмурился.
-Дочь моя, сожалею, но я дал обещание хранить настоящее имя герцога в тайне ото всех, включая его жену. Придет время,—и ты узнаешь, как его зовут.
-Но этот вензель на кольце…Он означает « RoseNoire», или это его собственные инициалы?—настаивала Дом.
     Граф подумал и ответил:
-Да, Мари-Доминик, это инициалы его настоящего имени.
     Всё дальнейшее время перед отъездом Дом провела, гадая, какое имя у Черной Розы.
«Это или «Н», или «Р». Ноэль? Норбер? Николя? Или Раймон? Роланд? Роже? Рене?..
Роланд—как в «Песне о Роланде»…Красивое имя! А Николя—даже ещё красивее!—так она раздумывала, пока вдруг не опомнилась и не разозлилась на саму себя.
«Какая разница, как его зовут! Я никогда, никогда в жизни не назову по имени эту гнусную скотину!»
      В полдень все было готово к её отъезду. Оседланные лошади ( подарок Черной Розы—они оказались весьма кстати!) стояли во дворе. Дом умолила отца разрешить ей поехать к тете Агнесс на Снежинке. Дочь графа должны были сопровождать Роже  Ришар и двое солдат из гарнизона замка. Но Пьер, молочный брат Доминик, уговорил Руссильона послать его провожать свою юную сестричку вместо одного из солдат.
    Когда Дом вышла из донжона вместе с отцом и виснущими на ней с двух сторон сестренками, которые теперь уже плакали навзрыд, то увидела, что вся челядь замка вышла проводить её. Здесь были и Филипп, и Бастьен, и Элиза, и толстуха Клэр, и Мюзетта, и кухарка Жанна, и еще много людей.
      На их лицах она прочла скорбь и –жалость. И сразу поняла, почему они жалеют её. Ведь она стала женой этого изверга, этого монстра, этого Дьявола Лангедока! А потом все они столпились вокруг нее, целуя ей руки и даже подол её платья. Она почувствовала, что сейчас тоже разрыдается…Но тут вышел из капеллы отец Игнасио, и все опустились на колени и склонили головы, и священник прочитал молитву и благословил уезжающую.
      Отец поцеловал Доминик в лоб и перекрестил. Девочка села на Снежинку—и тут услышала слабый крик. Она подняла голову,—из своего окна ей махала, держась одной рукой за ставень, белая как мел Флоранс. Если б Дом знала, что больше никогда не увидит свою несчастную старшую сестру!.. Но девочка не догадывалась об этом. Она помахала Фло в ответ ; Ришар, Пьер и один из солдат вскочили на коней. И они тронулись в Мон-Луи.

    Их путь в Мон-Луи лежал по той же дороге на юго-запад, по которой вчера вечером отправились в Каркассон Черная Роза и де Брие с оруженосцами герцога. В полулье от Руссильонского замка, преодолев довольно крутой склон холма и добравшись до его вершины, всадники вынуждены были натянуть поводья своих лошадей,-впереди поперек дороги лежало большое сухое дерево. Вокруг него, с топорами в руках, суетились несколько местных крестьян. Увидев господ из замка, они посдергивали с голов свои береты и приблизились, низко кланяясь.
-Что там такое?—резко спросил Роже Ришар. Доминик не любила этого человека с вечно  недовольным выражением на смуглом лице с крючковатым носом. Но он был хорошим солдатом, и отец весьма ценил его воинские знания, сделав начальником гарнизона замка.
-Дерево, мессир Ришар…- робко промолвил один из вилланов.
-Вижу, что дерево! Убрать немедленно! Мы сопровождаем мадам герцогиню, и нам некогда!
        Опять—мадам герцогиня!.. Дом поежилась, несмотря на полуденную жару.
- Похоже, нехорошее дело тут случилось вчера ночью,-сказал тот же крестьянин.
-В чем дело?
-Это дерево не само упало. Его подпилили. Нарочно, нам думается, потому что в кустах, вроде, засада была…Посмотрите сами, мессир Ришар.
      Дом и её спутники подъехали ближе. Внезапно девочка вскрикнула и показала на сухую острую ветку упавшего дерева, торчавшую почти горизонтально,—вся она была в засохшей крови.
      Пьер же соскочил со своей лошади и стал рассматривать следы на дороге.
-Здесь все в пятнах крови! –возбужденно воскликнул подросток.—Смотри, Дом!-
Он даже забыл в этот момент, что к ней уже нельзя было так обращаться.
     Действительно, вся земля под копытами коней была в черных пятнах. Снежинка под Доминик испуганно запрядала ушами и тихо заржала…Девочке вдруг стало жутко.
-Да, -сказал Ришар.—Тут кого-то прирезали. В округе много бродяг и разбойников; они совсем распоясались и убивают направо и налево! Надо сказать об этом господину графу.
-Пьер…-прошептала Дом своему молочному брату.—Как ты думаешь, кого здесь могли убить? Ведь эта дорога ведет на Каркассон…По ней вчера уехал Черная Роза. А потом –де Брие и мальчики-пажи…
     Пьер пожал плечами. Ему было тоже не по себе.
-Подождите меня здесь, мадам герцогиня,-произнес Ришар, спрыгивая с коня и направляясь к кустам, где, по словам крестьянина, ночью была засада.
      Дом, несмотря на охвативший её ужас, не раздумывая последовала бы за ним, как сделала бы ещё вчера, чтобы попробовать восстановить картину происшедшей здесь накануне трагедии. Но сейчас, когда она стала женой герцога, она уже не могла на глазах своих людей, да и крестьян, слышавших её титул, соскочить со Снежинки и продираться по кустам, как простая деревенская девица.
    И, дрожа от внутренней тревоги, она осталась сидеть на кобылице, ожидая Ришара. Он вынырнул из зарослей через несколько минут, коротко произнес:
-Там ничего!—и вскочил на лошадь.
       Крестьяне к тому времени разрубили дерево напополам и оттащили эти половины в сторону, открыв небольшой проход; и всадники могли продолжить свой путь.
       Доминик в последний раз оглянулась с вершины холма на долину Руссильона, утопающую в зелени внизу; впереди ждали Мон-Луи, монастырь, тетя Агнесс, и –новая, неизвестная ей пока страница её жизни…

                                        Конец первой части.

0

5

Привет всем! Может, кто-нибудь выскажется? Выкладывать в пустоту немного грустно.)   :wub:

0

6

Деби, к сожалению на этом форуме никто ничего не читает. Тебе нужно выкладывать своё произведение там, где читают. В том числе и на Литературных форумах для начинающих писателей. Если, захочешь, дам адреса.

Отредактировано Mary (17-11-2010 19:30:29)

0

7

Mary, а дай мне тож адреса, плиз. Может все-таки надумаю выложить и свои творения. А то пишу "в стол"  :D

0

8

Mary, спасибо. Адреса я знаю, так что не нужно.
Пытаюсь расширить круг своих читателей. )))
Читатели, ау! Покажитесь, плиз.))) :winks:

0

9

Да тут мы, тут)) Просто на форуме постоянно обитают "две калеки - три чумы", которым тоже нужно выбрать свободный вечерок, чтобы ознакомится с написанным. У меня до выходных точно не получится.

0

10

Lady_K, я тогда в личку кину. О,кэй?

0

11

Можно я выскажусь?
Я этот роман уже прочитала полностью еще в прошлом году!
Он мне очень понравился! Между прочим кто не знает здесь есть, многое из того, что любят у нас на форуме-и переодевание, и брак не по любви, а по принуждению, и ненависть перерастающая в любовь и многое другое! Меня роман тронул до слез просто! И стал самым настоящим открытием 2009 года (я писала об этом в соответствующей теме!)!
Отзыв оставлю после выкладки всего романа!

0

12

Надюшка, добрый вечер!
Я в общем не настаиваю, чтобы все срочно бросали все дела и бежали читать моё творение. ) Как получится....и если получится. Один добрый отзыв - это уже приятно. :rolleyes:
Милашечка, спасибо за поддержку.  :give_rose:

0

13

Mary, ок.

Debora Bacry, у меня тоже пока не получается прочесть из-за нехватки времени. Последний роман уже почти месяц читаю урывками :wacko: А еще мне нужно настроение, чтобы читать про эту эпоху :rolleyes: . Если когда-нибудь прочту, обязательно оставлю отзыв!

0

14

Первую часть я тоже уже не так давно прочла, и была, как и Милашка, очень тронута... Вообще читала, не отрываясь!
По-моему, это произведение достойно быть напечатанным, чтобы еще большее количество людей могло оценить все его достоинства. Так что, Debora Bacry, дерзай!

Отредактировано Мюриэль (18-11-2010 11:43:19)

0

15

Lady_K, у меня самой времени нет читать. ) Так что очень тебя понимаю.
Тем более что эпоха и правда не самая удачная выбрана, и я сама про рыцарей читать не люблю. Все эти гремящие доспехи, мечи тяжеленные и т.д. ... романтического мало.
Я старалась как могла избегать реалий той жестокой и достаточно грубой эпохи. Так что, если не пойдет роман, я не в обиде буду.

Мюриэль, привет!  :give_rose: Приятно увидеть поклонницу "Чёрной Розы". О да, дерзаю вовсю! :)

0


Вы здесь » Форум при королевском дворе » Я творю, потому что люблю!!! » Чёрная Роза (любовно-авантюрный роман)